Геннадий Авраменко - Уходили из дома

Никого. Ни завалящего туриста, ни панка с жабой, ни егеря, черт побери. А сегодня же суббота! Должна быть толпа народу!

— Кстати, чудесный день для моих внеземных друзей. — Я понял, что начал разговаривать вслух сам с собой. — Осмотрим же горизонт!

Но «дирижабля», конечно, не было. Я выкурил шишечку — естественно, ничего не добавилось к пейзажу, но в голове стало как-то уравновешеннее.

Спел в Акустической, проверил свой диапазон. Ничего, есть еще порох. Но пелось без искры, может, потому что аудитория состоит сплошь из жуков и птиц?

Попробовал мысленно обратиться к своим бесплотным покровителям, но безрезультатно. Сконцентрироваться невозможно; думал исключительно о том, как хорошо, что я один, убеждал себя в этом, но как-то неуверенно у меня получалось. В Тюрьме побарабанил по столбу, потом от нечего делать побрел на Сосновый. Никого. Спустился по расщелине вниз в тайной надежде, что кто-то все-таки есть в МК-47, но гигантские гроты бы ли пусты. Помолился в церкви на южном склоне, тоже собрал мусор, положил на алтарь скудный осенний букет из полусухих цветов и разноцветных листьев.

Вернувшись в Рингушник, я уже решил было просто лечь спать, как схватило живот. Не иначе экспроприированное Генино сало. Козликом доскакал до своего туалета. Сижу наслаждаюсь природой, так сказать. И вдруг!

— Мама, смотри, тетя писает!

Детский голос сверху так напугал меня, отвыкшего за сегодняшний день от человеческой речи, что я едва не улетел вниз по склону.

— Доча, это не тетя, а дядя! — послышался строгий голос матери. — И не писает, а какает!

Господи, как я был рад этим голосам!

Вскарабкавшись наверх, я бросился на их поиски, готовый провести бесплатную экскурсию, рассказать все мангупские легенды и тайны, сплясать им танго и походить на голове, если того потребует любезное дитя. Но, прибежав на Кухню, разглядел с обрыва лишь спускающийся по дороге «уазик»...

Пытаясь с края мыса Ветров увидеть на Мужской и Женской тропах фонарики поднимающихся людей, я в полной прострации просидел до полуночи. Конечно же размышляя о пресловутом одиночестве, которого все, в том числе и я, пытаются достичь. Сегодня одиночество настигло меня. И не скажу, что мне это понравилось. Случайно (случайно?) опустевший Мангуп, спасибо тебе за этот бесценный опыт.

В Рингушнике стоял галдеж. Все вернулись сразу и вместе. Веселая компания радостно что-то готовила, делилась подробностями приключений последних дней, ела ложками сахар и уже играла на гитаре.

— О, Ринго, привет! Ты тут один, что ли, оставался? — спросил Гарри.

— Один. — Я был чертовски рад видеть сумасшедшего Гарри. — И ёлы-палы, как же здесь без вас было тихо и спокойно!

Утром Ромчик и Костик разорили Гену. Нашли мешок и всё сожрали, кроме крупы и супов. То ли я плохо спрятал, то ли они хорошо искали. Гена расстроится.

Не успело сало впитаться в хамскую Ромчикову рожу, как приехал и сам Гена с Наташей. Мышонка прибежала в грот с криками, что все ее вещи украли. Сходил, поднял вещи обратно, заработал поцелуй в щеку. Наталья привезла кучу еды, еще одну двухлитровую банку малинового варенья и литровую персонально для меня. Когда-то, в августе, Боб спрятал банку сгущенки в районе моего грота, мы искали и не нашли. Наташка же сообщила, что она экстрасенс и разыщет ценный продукт тут же. Я сказал, что после того, как я тут все облазил, ничего у нее не выйдет, потому что я сам тот еще экстрасенс. Поспорили тогда на банку варенья. Проиграла, конечно, хотя Наташка так пыжилась и делала такие страшные глаза, что за них становилось страшно — вдруг лопнут от напряжения!

В общем, вышел день варенья — обожрались мы страшно. Я и из своей, и из общей банки покушал. Не жизнь, а малина!

Желудок, правда, снова взбунтовался — может, у него на варенье такая странная реакция? Жалко, его еще много осталось...

Идти к себе было влом; друган Фитиля, Саня, напоил нас вином, да и Наташка попросила остаться. А и вправду останусь, переночую здесь. Внизу все равно дурдом — Доброволец сожрал дурман и съехал с катушек. Остальные, кто сожрал — Митя, Костик Саратовский и Гарри то есть, — разбежались по плато, а он сидит там, еле разговаривает, глюки пошли; ходить, к счастью, не может. Состояние, что называется, полной удолбанности.

Пошел я прогуляться, растрясти варенье, забрел на Кухню. Тишина, никого нет. Слышу, внизу вздох какой-то. Смотрю с обрыва: стоит Митя, смотрит вверх и держится за задницу. Глаза безумные, стоит и смотрит.