Геннадий Авраменко - Уходили из дома

На Шиллере (памятник у драмтеатра) висят металлеры и немного панков. Хиппи в городе разрознены, сидят в основном в местном «Сайгоне», но где это, я так и не нашел. Познакомился с Аленкой — красивая и прикольная девчонка из Севастополя, в Кениге учится. Поболтались по вечернему городу и отправились к ней в общагу на Чернышевского. На трассе я немного приболел, что немудрено при такой погоде. Аленка отпаивала меня горячим чаем. От «винта» вежливо отказался.

Расцеловался с Аленой и уехал на дизеле в Советск. Из Советска добрался до поворота на Каунас, и всё. Стоп кончился, так и не начавшись. Машин почти нет, трасса местного значения, как подсказывает мне «стопник». Поразмыслил и решил доехать до Шауляя, а оттуда на электричке до Вильнюса. Ага, разбежался! Вышел на шауляйскую трассу и тоже повис. Пришлось снова ехать до Советска. Через несколько часов тупого ожидания и осмотра безмазовых вокзальных окрестностей я наконец-то сел в дизель до Шауляя.

За окном такая природа! Здесь, в Литве, уже настоящая весна. Не ранняя, с ароматом собачьих какашек и талого снега, а уже плотно подпирающая лето. Давно выросла трава, деревья с листьями стоят. Поля распаханы, и целые стада аистов шарятся по ним в поисках червяков. Аистов в Прибалтике вообще много, я заметил это еще на трассе, по дороге в Калининград. Смешные создания.

Контролеров, как ни странно, не было, доехал спокойно. Все ломал голову — идти с утра на трассу или ехать на дизеле до Каунаса? Здесь, в Прибалтике, автостоп, как оказалось, дело неблагодарное и скучное. Драйверов почти нет, подвозят только частники, да и то редко. Странные люди, берут и потом боятся всю дорогу, молчат, глазом косят. Неужели непонятно, что хиппи вреда причинить человеку не могут? Впрочем, Чарльз Мэнсон тоже был хиппи.

Ночевал в Шауляе на вокзале. Как черт знает кто скрючился на сиденье и спал. Утром проснулся, поглазел на усатого молодого человека в железнодорожной форме и с портфелем, сел в дизель и тронулся в Каунас. Молодой человек оказался контролером. Несмотря на то, что он имел честь лицезреть мою заспанную физиономию еще на вокзале, этот гад попытался высадить меня. Ну никакого сострадания у человека! Я высадился, но тут же перебежал в следующий вагон, где снова попался в его цепкие лапы. Сколько я ни пытался объяснить, что у меня нет денег и я не знаю, где шоссе, всё без толку. Усатый молодой человек слушал, молча кивал, повторяя на ломаном русском, что сейчас меня высадит. А потом пришел его пожилой и не менее усатый напарник и такое началось! Он обзывал меня последними словами, вывел целую теорию, что я вор, раз езжу без билета, ворую у его маленькой гордой страны последние гроши и вообще я — оккупант. Очень хотелось дать ему в глаз, но перспектива закончить путешествие в околотке мне совсем не улыбалась, и, стоически стиснув зубы, я дожидался станции. Оказался я неподалеку от городишка с чудовищным на­званием Радвилишкис, откуда и вышел на трассу. Увидев, наверное, мои страдания, Господь дал мне прекрасный стоп, и на двух машинах я добрался до города с не менее странным названием Паневежис. Там, пока искал Вильнюсское шоссе, побродил по городу и застопил машину сразу до Вильнюса.

Прибыл в два часа.

Гуляя по городу, наткнулся на монастырское подворье. Маячивший у входа батюшка любезно предложил переночевать у них, но я вежливо отказался. После прошлогоднего путешествия в Оптину пустынь я решил верить в Бога, не заходя в церковь...

...Собрались мы тогда спонтанно. Решили встретить светлое Рождество Христово в святом месте, заодно попытаться смыть уже многочисленные, как нам казалось, грехи. Да и отца Сергия повидать, бывшего хиппи-барабанщика, ушедшего в монастырь. Я, Ренатка Розовская, Сэнди — очкастый нигилист, соратник по террористическому подполью, — вот и вся компания. Сели в электричку до Калуги, потом автобусом до Козельска, пешком до монастыря. Монастырь поразил невиданной казенной канцелярщиной. Наши паспорта тщательно изучили, куда-то звонили, устроили настоящий допрос. Заставили прочитать «Отче наш», пожурили, что не знаю «Символ веры», и велели выучить к вечеру. Ренатку определили в женский корпус послушниц, нас с Сэнди — к паломникам. Вечером навестили отца Сергия. Когда мы пришли, батюшка стоял на табуретке и воевал с мерцающей лампочкой. Из-под задравшейся рясы предательски торчали генеральские штаны с лампасами. Отец Сергий расспросил нас обо всем, напоил чаем. Вспомнил пару общих системных знакомых, посмеялся, да и отправил нас молиться. Молиться вообще приходилось очень много. Подъем ни свет ни заря, молиться. Завтрак, снег расчищать, потом снова молиться. Исповедь, причастие, дрова, снова снег... Рената трудилась на кухне не покладая рук. Когда на третий день мы встретились на улице, лица всех троих не были такими одухотворенными, как по дороге в Оптину. Поболтав, мы все неожиданно опомнились, что никто не сообщил родителям, куда и надолго ли мы уехали. Дабы испросить благословения на поход в Козельск, огляделись, но, не увидев ни одного монастырского, вышли через ворота и потопали без разрешения. В Козельске обзвонили родителей, по­пили газировки, да и пошли обратно.