Томмазо Ландольфи - Жена Гоголя и другие истории

Матрос с дырявой макарониной вооружился щипцами и подошел к Лукреции. Но змеи и не думали отрываться. Когда их все-таки оттащили, они отвратительно раздулись, как пиявки.

— За борт их.

Вокруг сосков Лукреции, на нежно-розовом ореоле, отпечатались ярко-красные следы. Правда, молоко течь перестало.

— Теперь лучше? — ласково спросил Варяг, склонившись к ней.

— Любимый! — прошептала женщина.

— Развязать! — зыкнул Варяг. — Развязать ее! Одеть как королеву и отвести в Саргассову каюту!

— Ах, вот оно что! — злобно вскрикнула Лукреция. — Думаете, это я вам сказала? Ошибаетесь, сударь мой. У вас трусливый вид, любезный Роберто, прилизанные волосы, потертые штаны и перхоть на воротнике! Больше мужества, черт возьми! Взгляните хотя бы на того офицера — вон как каблуками стучит. Должна признаться, что Джузеппине вы даже нравились. Вам не мешало бы почаще чистить ногти да забавлять ее всякими смешными историями... — Женщина разразилась истерическим хохотом. Похоже, она бредила.

— Оставьте ее тут. Вернемся к ней позже, когда одумается, — мрачно произнес Варяг и вышел под звуки горна.

Адвокат и прочие последовали за ним. В кают-компании остались на страже только двое в треуголках.

Корабль на всех парусах стремительно несся вперед по уже спокойной водной глади. На носу, в желтом свете фонаря, окруженный своей свитой, сидел на свернутом канате Варяг и отрешенно смотрел вдаль. Из морской пучины медленно выплывала полнотелая луна. Стояла теплая ночь.

— Эй, вы, — будто опомнившись, заговорил Варяг. — Ночь прекрасна. У нас есть все: и вино, и звезды. Звездное вино, — снисходительно пошутил он.

— Ну и словечки! — недовольно фыркнул Шпагат.

— Теснее круг — пусть льются песня и вино. Привести ее сюда.

Двое в треуголках вывели Лукрецию и присоединились к честно́й компании. Разлили вино. Лукреция отчаянно вырывалась, рыдая и несвязно бормоча:

— Я ненавижу тебя, Роберто. Ты только взгляни на себя. Чего стоит одна эта мерзкая перхоть на воротнике. К тому же ты не голубой и не прозрачный. Ненавижу тебя. Я люблю лишь его.

Оборотившись к адвокату, Гвоздь пояснил:

— Это она, поди, про червячка.

Побелев от гнева, Варяг вскочил. Все повернулись к нему.

— Девица, — начал он ледяным, бесцветным голосом. — Я мог бы пропустить веревку у тебя меж ног и голую подвесить мою Лукрецию на крестовине фок-мачты. Я мог бы распилить тебя этой веревкой пополам, и на лицо мне капала бы твоя кровь...

Пока Варяг говорил, самообладание вернулось к нему. Лукреция тоже пришла в себя.

— Так сделайте это! — прокричала она. — Я должна была сказать, что ненавижу вас и что люблю только его. Теперь вам все известно.

— Так-так, — отвечал тот. — А я, пожалуй, поболтаю с тобой. По-дружески. Чему вас учили в этом году в пансионе? Географии Франции, вышиванию, фехтованию?

— Напрасно теряете время.

— Не напрасно, потерпи немного. Бьюсь об заклад, ты и не подозреваешь о существовании Тараканьего моря.

— Почему это не подозреваю? — простодушно заметила девица.

— Тогда скажи, что это такое.

— Это море со множеством тараканов, — кратко объяснила Лукреция.

— А где оно?

— Там никто никогда не бывал.

— Ладно. Короче, мы плывем к Тараканьему морю. По-твоему, сенатор Льювотто и туда доберется, чтобы спасти тебя?

— Кто-кто, а он , я уверена, отыщет меня и там.

— Как же! А скажи-ка, тараканы тебе не противны?

— Мне от них ни жарко ни холодно, — заявила Лукреция, и только дрожащий подбородок выдавал ее волнение.

— Вот мы и проверим.

— Послушайте, Роберто...

— Меня зовут Большой Варяг!

— Роберто Коракальина, выслушайте меня. Солнце восходит и садится, небо меркнет и темнеет и сочится дождевою влагой. Но у меня перед глазами — незамутненная небесная лазурь, струящаяся слабым светом. Тело же мое в вашей власти.

Промолвив это, Лукреция сорвала с себя оставшуюся одежду и обнажила стройное, упругое тело.

— Дубье! Истуканы! — взревел Варяг. — Я что сказал? Вина! Песню!

Дырявая Макаронина достал шарманку, откашлялся и сипло затянул:

— Заткни пасть, кабысдох! Эй, девица, спой-ка ты нам что-нибудь душещипательное, при лунном свете. Манерам ты, верно, обучена.

— Лучше вырви мне язык.

— Будешь ломаться — придется сказать тебе одну вещь, чтоб знала, как себя вести! — И Варяг шепнул ей что-то на ухо.

— Лжете! — вырвалось у нее.