Томмазо Ландольфи - Жена Гоголя и другие истории

Р е ж и с с е р. Кто умрет?

Н и к т о. Это самая молоденькая особа.

Р е ж и с с е р. Ах, умрет?

Н и к т о. Не совсем, якобы умрет.

Р е ж и с с е р. Просто так?

Н и к т о. Каталепсия или что-нибудь вроде того.

Р е ж и с с е р. Уф-ф! Зачем еще усложнять?

Н и к т о. По-моему, будет хороший драматический эффект и в каком-то смысле необходимый.

Р е ж и с с е р. Понял. Одного не пойму: как все это складывается в целое?

Н и к т о. А вы посмотрите, послушайте, оцените мою изобретательность и искренность... мою беспредельную изобретательность, мою изобретательную беспредельность.

Р е ж и с с е р. «Вперед, молодой чужестранец!..»

Н и к т о. Что это значит?

Р е ж и с с е р. Ничего. Наш воображаемый зритель ждет.

Н и к т о. Настоящему-то долго пришлось бы дожидаться.

Женщина моя, что еще тебе сказать? Вот сойдешь ты в хладную могилу, и вместе с тобой земля поглотит всю мою любовь, все счастье, надежду, все светлое и возвышенное, все мирское блаженство и радость — словом, все, что способно вдохнуть живой смысл в неуютное бытие мужчины. Я люблю тебя, нежное создание, люблю более, чем прежде, когда повстречался с тобою после долгих лет тоски, после мучительных скитаний по засушливой пустыне. И вот ты уходишь. В тебе находил я средоточие совершенств и прелестей, ты одна была пристанью для моего сердца, тобою жила моя душа. И я лишаюсь тебя так немилосердно скоро, что, кажется, будто сошлись воедино свадебный наряд с траурным убранством. Ты тоже любила меня, как никакая другая не сумела бы. Потому знаю наверняка: твоя могила заберет не только нашу любовь, но и райские кущи, любовью дарованные. Чем будет отныне и впредь жизнь моя, когда все, что наполняло ее, сам жизненный дух, нынче отнято? Ах, с какой охотой я отдал бы тебе всю свою кровь (разве что, за исключением последней капли), дабы увидеть, как бьется в жилках твоя. Ах, с каким желанием (если нельзя как-нибудь иначе) последовал бы я за тобой в сумрачный путь, когда бы не опасался огорчить трепетную подругу, которая еще поддержит меня своим светом или тенью своей! Но кто возвратит мне тебя, тебя настоящую? Красивая, добрая, но — увы! — была. И блистала нравственной чистотой, и сияла очарованием (а равно прочими достоинствами), даря ближним неисчерпаемую доброту, ласку и тепло. Всего этого у меня больше нет... А ты, мышонок, с оглядкой взбирающийся по ножке стула, — чего ищешь ты здесь, в доме скорби? Зверушка, которую следовало бы умертвить или прогнать, карабкайся с миром, только побудь со мною! Но, в испуге от моего голоса, ты крохотным комочком бросаешься наутек, и не знаю, стоит ли упрекать тебя за то, что стремглав несешься в потайную норку, к своей мышке, счастлив, что спасся... Счастлив и ты, певучий соловейка, льющий трели в ночную даль лишь оттого, что, как сказал поэт, твоя веселая подружка живет с тобой в одном гнезде. Живет... Сколь упоительно это ни с чем не сравнимое слово... Но что я вижу! Ее щеки будто окрасились легким румянцем... Ах, это обман моего измученного зрения... Ах, нет, не обман... О радость, о чудо из чудес — она оживает! О восторг невыразимый, который и меня из мертвых к жизни воскресит! Она что-то сказала...

— Моя любимая хрустальная ваза — на этой кривой табуретке? Ведь заденут — свалится же!

— Как внятно все она произнесла... Останься ж здесь, навеки позабытый, кошмарным призраком минувшего, мой траур!

— Ну-ка, убери ее отсюда. Что такое, по какому случаю цветы? А свечи?

— Это иллюминация в честь твоего пробуждения. Родная, ты в объятиях возлюбленного, нынче тебя приветствует, ликуя, вся природа, ты...

— Сума сойти, завтра у нас что, пятнадцатое? Рассрочка за пылесос не плачена, а до конца месяца еще жить надо. Деньги как в прорву летят, ей-Богу. Знаешь, почем на рынке шпинат ?

— Шпи... Вообще-то я уже... Шпинат, оно, конечно, шпинат. Но все-таки... Взгляни в открытое окно на звезды, чуть тронутые утренней зарею, они как будто смотрят с высоты к нам в комнату, которая еще минуту назад была юдолью скорбною...

— А служанки — это же наказание Господне! Наша крадет без зазрения совести, когда в магазин посылаю, и дома крадет. Что с ней делать — ума не приложу. Иной раз просто слов не хватает!

— ...И шлют нам поздравленья к празднику любви!

— Ты бы хоть прищучил ее, что ли, всыпал бы как следует. Да ведь тебе наплевать.

— Любимая, вдохни живительный, целебный аромат апрельской ночи и...

— Сто раз говорила: синька портит белье, а ей лишь бы скорее, скорее... Ну как же: лошади чужие, хомут не свой...