Юноша не ответил.
— Рассвет. Он нам помешает, — сказала, помедлив, Джиза.
— Убежим от него. Спрячемся где-нибудь от всех этих рассветов.
— А где?
— У тебя. У меня.
— Дома? Марчелло — я о другом.
— О чем?
— О том, что гордыня — путь в никуда, мы в этом убедились. Но и смирение тоже. Понимаешь, Марчелло? В никуда.
— Не понимаю. Разве мы встали на путь смирения? Думаешь, это так просто?
— Хорошо, пусть не смирения. Все равно — кругом столько зла, грязи. Больно это осознавать.
— Как же этого избежать?
— Не знаю. Надо постараться.
— И как жить тогда?
— По воле случая.
— Так не бывает! Дай Бог, если бы так было...
Джиза промолчала. Они шли молча. Над Целием обозначилась тонкая, словно лезвие, полоска света. Она угрожающе быстро росла.
— Мой Бог, как кратко царство темноты! — процитировал Марчелло песню-альбу трубадуров. — Я вижу, свет зари с востока хлынул, уж близок день, час предрассветный минул — как в зеркало, гляжусь в твои черты... Мои глаза с твоими так дружны: моими я тебя в душе рисую... — Он осекся, боясь показаться высокопарным.
Они прошли еще несколько шагов.
— Ты и в самом деле застрелилась бы?
— Конечно, — ответила она удивленно.
— Зачем?
— Должна была. Люблю тебя, а в душе все равно пусто. Что мне было делать со своей любовью?
Тишина. Пауза. Заря роковым несводимым пятном блестела на небе.
— Как же ты был глуп! Невероятно, беспредельно глуп. Все это было для тебя — не для других.
— Что — это?
— Это, — взмахнула она ладонью, указывая на свое тело. — Нет у меня никаких бородавок. И родимых пятен тоже нет. Теперь убедился?
— Глуп — что верно, то верно.
— В конце концов ты ведь тоже разделся. А боялся этого больше всего на свете. Давай попробуем вместе понять — за что мы так наказаны? За то, что полюбили друг друга? В чем наша вина? Не хватило ума понять или мы — жертвы обмана? Игра случая. Значит, стремление к совершенству ни при чем? Значит, да здравствует случай или мы все-таки имеем право на какой-то выбор?
— Это право едва нас не погубило.
Молчание. Еще одна пауза.
— Упущено время. Упущена игра. Он прав, этот дурак, — сказала девушка глухим голосом. — Весь ужас в том, что никто не договаривает до конца. Время упущено... Но как? Зачем? У кого? В каком измерении? В музыке? В поэзии? В игре? Или вся жизнь — пространство, в котором упущено время? Упущена игра, упущено все, кроме...
— Все, кроме счастливого случая? Счастье — это когда игра упущена! Не расстраивайся. Нам на роду написано ждать этого случая. Так учат книги.
Тишина. Восход окрасил мертвенным светом развалины императорского дворца. Вершина разрушенной колоннады вспыхнула мраморной белизной.
— Джиза, уже рассвело.
— Теперь видно, какой ты бледный. Синие круги под глазами. Синие прожилки на руках.
— Джиза, пока не поздно, спрячемся где-нибудь. Закроем ставни. Опустим шторы, чтобы не видеть дня. Зажжем лампы. Они станут светить подслеповато, как глаза, выплакавшие ночь.
Джиза опять не ответила. Нервно поправила складки измятого платья. Зачем-то оглянулась, но никого не увидела. Только грохочущая поливальная машина ползла вдоль тротуара, смывая мусор. В воздухе стоял щемящий запах прибитой водой пыли.
— Джиза, скорей! Спрячемся у меня. Навсегда. На всю жизнь.
— На всю жизнь?
— Кто знает? Может быть, повезет...
Из-за поворота вынырнуло такси. Вестник нездешнего мира, посланец нереального пространства. За рулем, как оказалось, был все-таки живой человек. Он дышал. Двигался. С любопытством смотрел на них. Притормозил. Почти остановился, ожидая сигнала.
— Джиза, поедем!
— Хорошо, будь по-твоему, — кивнула она, дрожа от ужаса. — Марчелло... Марчелло... Марчелло, а что потом?
Юноша молча и торопливо увлек ее за собой в открытую дверь. Он был счастлив. Им овладело лихорадочное беспокойство и отчаяние игрока.
Перевод В. Гайдука
16 декабря
Я — обыкновенная девушка, красавицей меня не назовешь. Я принадлежу к тому типу женщин, которых, как говорится, с детства в книжке засушили, да-да, порой мне кажется, что у меня не одно лицо, а два, точнее, одно, но двустороннее, как лист бумаги; к тому же тело у меня худющее и будто все из углов. Но в общем я недурна. К примеру, у меня красивые руки. У других, как я погляжу, они от холода краснеют и трескаются, а моим хоть бы что: я могу ходить без перчаток, могу сколько угодно возиться в горячей и холодной воде, а руки у меня все такие же маленькие, изящные и словно бархатные. И глаза у меня вполне... сами знаете, когда о девушке больше и сказать нечего, говорят: у нее красивые глаза или волосы.
Читать дальше