Томмазо Ландольфи - Жена Гоголя и другие истории

— Не надо! Что вы задумали?! — выкрикнул он, внутри горько усмехнувшись несоответствию своих слов драматичности момента. — Зачем вы так?!

Девушка не ответила. Они взглянули друг другу в глаза. Оба дышали часто и прерывисто. В ту же секунду Марчелло осознал, что любит ее, что предан ей всем своим существом. Откуда-то изнутри поднимались горячие волны очень древнего, вечного чувства, природа которого была теперь ему понятна. В нем сливались жгучее желание быть ей опорой, и жажда обладания упоительным женским телом, и стремление раствориться в ней, исчезнуть бесследно, и неприкрытое самоуничижение во имя любви, опрокинувшей все его книжные эгоистические, порочные представления, опрокинувшей его тщеславие себялюбивого самца, сочинителя, опрокинувшей все на свете. Ценой собственного позора перед лицом этого подлого и расчетливого, напыщенного и безмозглого света он должен спасти ее. Или спасти себя самого, что одно и то же, должен спасти ее в себе или себя в ней. От чего спасти? От смерти, от небытия? Не только. Есть кое-что страшнее смерти. Он это понимал. Гордыня — вот что страшно. Гордыня, не дающая жить, дышать, шагу не дающая ступить. В этой гордыне и таится смертельная опасность для девушки — ему ли не знать, ведь он только что избавился от ее чудовищного бремени. Его внезапно осенило: она ни за что не сбросит одежду, а значит, убьет себя. Быть может, между самоубийством и отказом раздеться и не было прямой связи. Но время ли сейчас думать об этом, когда она не в силах ни обнажиться, ни отказаться от самоубийства, ни совершить его в итоге. Душа ее бьется в силках ужаса, отчаяния. Она запуталась в условностях, ложных понятиях и связях, запуталась опять-таки в собственной гордыне.

— Что вы задумали?! — повторил он свой нелепый вопрос.

— Выполнить долг, — холодно ответила Джиза.

— Зачем?

— Зачем? — переспросила она. — И вы еще спрашиваете? Именно вы?

Был ли в ее словах хоть какой-то смысл? Марчелло не стал ломать над этим голову. Его одолевали другие, более неотложные думы. Как спасти ее, как вырвать из добровольного плена? Вдруг в воспаленном мозгу молнией вспыхнул ответ. Он был до предела прост.

— Не торопитесь, Джиза, — начал он, — Я придумал эту игру, установил правила. И выиграл. Так что распоряжаюсь здесь я, и никто другой. Теперь постарайтесь вникнуть в то, что я вам скажу. Все странным образом замкнулось на... Сам не знаю — на чем. Но это неважно. Однако все взаимосвязано. Вы не хотите раздеваться. Почему — я не знаю. Или нет — знаю. Но и это неважно. Не будем тратить слов. В общем, уважаю вас за ваше решение. Более того — признаю ваше право выбрать другой путь. Но игра еще не окончена... По правилам, мне, выигравшему, дозволено остаться одетым. Однако я вправе изменить условия. Если и я разденусь — значит, правила игры станут другими. Мы оба разденемся и будем на равных, понятно? Тем самым будет положен конец всяким пересудам на ваш счет. Ну как, согласны? Все очень просто. Игра есть игра, и мы вольны завершить ее, как нам вздумается. Идет?

Его никто не прерывал, все внимательно слушали. То ли от усталости, то ли из уважения к той нотке настоящего чувства, которая прозвучала в обращенном к Джизе монологе. Напряженное молчание прервал толстяк художник:

— Гениальный выход!

— Пожалуй, — согласился литератор. — Однако... — попытался он было продолжить, но осекся.

— А как же бородавка? — буркнула доброжелательница.

Но Марчелло и Джиза их не слушали.

— Вы почему-то сказали: все взаимосвязано... — неуверенно проговорила она и, помедлив и опуская револьвер, добавила: — Я не понимаю...

— Взаимосвязано? Конечно! Как же вы не понимаете, Джиза? Все предельно просто, поверьте мне. Вот, смотрите! — воскликнул Марчелло и сбросил пиджак.

Джиза все еще глядела на юношу непонимающим взглядом.

— Одно мгновение — и все. Смотрите, Джиза! — он продолжал сбрасывать с себя одежду: сорвал с шеи галстук, стянул брюки. Пошлый этот жест заставил его содрогнуться, но мысль о том, что все делается во имя спасения Джизы, поддерживала его, и он преодолел отвращение к самому себе. — Вы согласны? Вы не передумаете? Смотрите, это на самом деле очень просто! — Он начал расстегивать пуговицы на рубашке. — Ну, давайте вместе, Джиза! Хотя нет, подождите. Сначала я. Так будет проще...

Блаженная, пьянящая свобода! Все равно как смыть с себя грязь. Экая важность — признаки пола, как они выглядят. Безразлично! Куда подевалась робость — детище гордыни, исчадие его ада. Когда юноша разделся, стал голым как червь, оказался наконец тем, чего так страшился всегда, и особенно в этот вечер, он доверчиво взглянул на Джизу. Она тоже, словно в забытьи, покинув реальный мир и обретя другую жизнь в ином пространстве, где чувства так блистательно новы, начала раздеваться... Победа! Но что значит это имя существительное женского рода единственного числа само по себе без глагола и прочих пояснительных слов? За кем осталась победа и над кем она была одержана? Девушка одержала победу над собой. Это ясно. Но победа осталась и за тем новым пространством жизни, которое однажды было утрачено в этом мире. И все же оно по-прежнему досягаемо для человека. Его можно обрести в любую минуту, если верить.