Патрик Модиано - Маленькое чудо

— Как вы думаете, это из «Небытия»? — спросила она. И рассмеялась.

Все, что приводило меня в ужас, мучило, внушало мысль, будто надо мной с детства тяготеет проклятие, вдруг показалось нестрашным. Музыкант с тонкими напомаженными усиками стучал молоточками по ксилофону. И мне представилась сцена «Небытия» в абсолютно белом свете прожектора. Человек в форме форейтора щелкает кнутом и объявляет глуховатым ГОЛОСОМ:

— А теперь, дамы и господа, Фальшивая Смерть!

Свет почти гаснет. И вдруг во вновь вспыхнувшем луче прожектора появляется женщина в желтом пальто, такая, какой я увидела ее в метро. Она медленно идет к краю сцены. Ксилофонист с напомаженными усиками бешено стучит молоточками. Она поднимает вверх руку, приветствуя публику. Но никакой публики нет. Есть лишь несколько мертвецов за столиками, набальзамированных и недвижных.

— Да, — сказала я. — Скорее всего, из «Небытия».

Она спросила, можно ли потушить лампу, стоявшую с ее стороны на тумбочке.

Неоновая вывеска гаража отбрасывала на стену над нами привычные отсветы. Я закашлялась. Она придвинулась ко мне. Я положила голову ей на плечо. От прикосновения к мягкому, нежному меху тревога и черные мысли отхлынули. Маленькое Чудо, Фальшивая Смерть, Немка, желтое пальто… Вся эта жалкая бутафория относилась к чьей-то чужой жизни. Я отшвырнула ее прочь, как слишком тяжелые доспехи, которые долго и не по своей воле носила и в которых задыхалась. Она коснулась губами моего лба.

— Мне не нравится ваш кашель, — сказала она тихо. — Вы, наверно, простыли в этой комнате.

Так оно и было. Надвигалась зима, а еще не включили центральное отопление.

Она ушла рано утром. В тот день я должна была ехать в Нёйи сидеть с девочкой. Около трех часов я позвонила у дверей дома Валадье. Мне открыла Вера. Она явно удивилась, увидев меня. У нее был такой вид, словно я ее разбудила и она одевалась наспех.

— Я не знала, что вы приходите по четвергам тоже.

А когда я спросила, дома ли малышка, она ответила, что нет. Еще не вернулась из школы. Хотя был четверг и школа не работала. Она объяснила, что пансионерки по четвергам играют днем в школьном дворе и она с ними. Я обратила внимание, что Вера Валадье никогда не называла дочь по имени, как и ее муж. Говорили про нее «она». А когда хотели к ней обратиться, просто спрашивали: «Ты где? Чем ты занята?» Не произнося имени. После стольких лет и я уже не могла бы сказать, как ее звали. Я забыла и теперь сама не уверена, знала ли это когда-нибудь.

Она провела меня в комнату на первом этаже, где месье Валадье обычно говорил по телефону, сидя на краешке стола. Почему она оставила дочку в школе с пансионерками в свободный день? Я не удержалась и задала этот вопрос.

— Но ей нравится играть там по четвергам…

В свое время моя мать тоже говорила нечто подобное, причём как правило в тех случаях, когда я бывала в таком отчаянии, что хотелось понюхать эфира.

— Вы можете сходить за ней сейчас… А если нет, то она прекрасно дойдет сама… Извините, ничего, если я покину вас на минутку?

Ее лицо и голос выдавали смятение. Она быстро вышла, оставив меня в комнате без единого стула. У меня возникло искушение сесть, как месье Валадье, на его стол. Массивный письменный стол светлого дерева, с кожаным покрытием и выдвижными ящиками, по два с каждой стороны. Сверху ни одного листочка бумаги, ни одного карандаша. Только телефон. Вероятно, месье Валадье убирал все свои бумаги в ящики. Я не смогла победить любопытство и стала выдвигать ящик за ящиком. Они были пусты, все, кроме последнего, где валялось несколько визитных карточек на имя Мишеля Валадье, но адрес там стоял совсем другой.

С лестницы донесся шум ссоры. Я узнала голос мадам Валадье и была поражена, что она говорит такие грубости, хотя тон ее временами звучал жалобно. Ей отвечал мужчина. Они прошли мимо в дверном проеме. Интонации мадам Валадье смягчились. Теперь они разговаривали в вестибюле, очень тихо. Потом хлопнула входная дверь, и из окна я увидела удаляющегося молодого человека, темноволосого, невысокого, в замшевой куртке и шейном платке. Она вернулась в кабинет.

— Извините, что оставила вас одну…

Она подошла ближе, и я поняла по ее взгляду, что она хочет о чем-то меня попросить.

— Вы не могли бы помочь мне прибрать?

Она повела меня к лестнице, и я поднялась следом за ней на второй этаж. Мы вошли в огромную комнату, в глубине которой стояла очень широкая низкая кровать. И никакой другой мебели. Кровать была не застелена, на ночном столике поднос с двумя фужерами и откупоренной бутылкой шампанского. Пробка лежала посреди комнаты на сером паласе. Сбившееся одеяло свисало на пол в ногах кровати. Простыни были скомканы, подушки раскиданы, среди них валялись чулки, комбинация и мужской шелковый халат темно-синего цвета. На полу пепельница, полная окурков.