Новый мир. № 7, 2000

— Куда, мать твою, сволочь! — рычал он. — На камни хочешь?!

Из высоко задранной кормы судна, из щелей и разбитого иллюминатора над машинным отделением с шумом вырывался воздух. Споры были уже бессмысленны — спустя минуту МРС весь ушел, подобно медлительному киту, в море, и еще какое-то время воздушные пузыри и гейзеры выбрасывали на поверхность жирное машинное масло с соляркой и корабельный мусор. Гейзеры быстро стихли, и течение стало относить мусор от камней.

Кунгас полтора часа бороздил вокруг бурунов напрасные волны. Но море надежно заглотило жертву, и кунгас вынужденно повернул к берегу.

Поздно вечером команда пила на пирсе поминальную водку. Первый полный стакан рыбак Свеженцев в общем согласном молчании вылил в набегающие из бурого заката волны. И всем на миг показалось, что водка эта достигла некой живой сущности, грозный океан распахнулся и потеплел от почтения людей.

Через час было выпито несколько бутылок водки. Когда день окончательно скукожился из всего своего великолепного сияния в грязно-красное пятно на западе, к рыбакам приблизился растрепанный поникший капитан. Он замер в нескольких шагах от людей, сидевших на краю пирса на толстых досках настила. Руки его миротворно были скрещены под брюхом.

— Директор всем выписал премию, — повинно сказал он.

Рыбаки молчали и не смотрели на него. Тогда Денис Матвеевич осторожно добавил:

— Надо решить, что будем говорить следствию… — Он опять примолк, но так как никто и на этот раз не отреагировал на его слова, он продолжил смелее: — Говорить надо, что все посигали в воду и плыли, пока нас прибрежники не подобрали… А Миша был без спасжилета и не доплыл…

Все так же угрюмо молчали, глядя на почерневшее море. И тогда Заремба натянутым непонятным голосом произнес:

— А что, это мысль — что Миша спасжилет не захотел надеть: сам и виноват.

— Так всем легче будет, — подтвердил капитан.

— А следователя купили? — также непонятно поинтересовался Заремба.

— Следователь свой человек, — оживился Денис Матвеевич. — Но говорить все равно надо согласно. Он копать не станет…

Заремба поднялся на колени, порываясь встать в рост, но кто-то потрезвее придержал его за рукав и сказал:

— Ты, Денис Матвеич, зря к нам пришел. Не омрачай нашего застолья, нам и так нехорошо.

— Да я… разве моя вина… — промямлил капитан, и все услышали в его голосе испуг и покорность. Он в эту секунду наконец-то и сам понял, что теперь он никто собравшимся здесь людям.

И его неожиданный испуг взбесил Зарембу. Маленький пружинистый рыбак вскочил и сбоку сильно пихнул капитана в круг сидевших товарищей. Денис Матвеевич, громко икнув, споткнулся о чью-то ногу и рухнул в центр круга. Звякнуло стеклом, и только что откупоренная полная бутылка опрокинулась, катнулась к чьим-то ногам. Никто не шелохнулся и не протянул руку, чтобы поднять забулькавший водкой сосуд. Рыбаки, зверея, молча смотрели, как бутылка стремительно опорожняется — изливающаяся водка струйками исчезала в щелях пирса.

— Ах ты па-ла… — сказал остервенелый голос. — За борт его!

Десяток яростных рук схватили Дениса Матвеевича, повернули ничком, ткнули толстым лицом в грязь. Бурно дыша выпитым, рыбаки в минуту скрутили ослабевшее тучное тело обрывком капронового конца, ноги обмотали брошенным пудовым куском старой якорной цепи. Капитана перекатили через край пирса и, удерживая за плечи и воротник куртки, окунули ногами в темные волны, уже приготовившиеся принять ненужного земле человека.

Капитан из-за полной расслабленности не мог говорить или кричать, и напоследок он только вымыкивал непослушным сведенным ртом свою смертную тоску. Руки рыбаков, державшие его, слабели, им нужно было только одно какое-нибудь психованное слово, чтобы разжаться, и капитан ушел бы на пятиметровую глубину. Но они почему-то тянули долгую минуту. И тут в воздух ворвалась резкая тошнотворная вонь человеческого кала. Державшие тяжелого обгадившегося капитана люди опомнились, содрогнулись, выволокли его назад и бросили бесчувственное тело на пирсе.

Забрав оставшуюся водку, рыбаки молча пошли на берег, чтобы продлить свое поминальное горе под скалистым склоном на краю поселка. Но, прошагав три десятка метров, они уже забыли о капитане, и кто-то громко безрассудно затянул:

— Что ты вье-ошься, че-орный во-орон… — И еще несколько пьяных глоток хрипло и отрешенно подхватили тяжкую песню…

Ночь больше не хотела смотреть на них, она медленно сомкнула над темным островом свои огромные ослепшие глаза. А где-то далеко в немом океане «Летучий голландец» принял на борт еще одного матроса.