Сергей Тепляков - Двуллер. Книга о ненависти

Протопопов, не сводя глаз с глаз Наташи, кивнул.

– Ты, червь, хоть понимал, что вы натворили?

Протопопов кивнул снова.

– Ни хрена ты не понимал. Потому что тогда ты бы жил совсем иначе… – устало сказала Наташа. Она снова нажала на пульт. Музыка становилась все громче и громче, и Протопопов понимал, для чего это. Он закричал так, будто надеялся перекричать музыку. И тогда Наташа выстрелила Протопопову в голову.

… После этого она снова вложила пистолет в руку Хоркину. Рука еще не закостенела и пальцы плотно охватили рукоять. Она вдруг поняла, что музыка так и гремит. Она нажала на кнопку и выключила музыку совсем. Потом пошла в ванную комнату, выпустила воду из джакузи и вымыла его. Потом она вытерла в ванной комнате все. Она оделась. Был уже первый час ночи. Она решила выйти из дома под утро – где-то слышала, что это самое глухое время. «Да еще ведь суббота нынче…» – вдруг вспомнила она. До четырех сидела в квартире и смотрела через окно в лес. Потом выключила свет, тихо вышла, спустилась на лифте и выбралась из поселка через забор.

Кое-как она промучалась субботу и воскресенье. В их городе телевидение по выходным показывало записанные загодя выпуски новостей, так что и не узнать было, нашли Хоркина и Протопопова, или нет. Наташа с трудом удерживалась от того, чтобы поехать к поселку и посмотреть – нет ли там милицейских машин. «Впрочем, если ко мне не приехали, то»… – тут она терялась – не знала, как это толковать.

Утром в понедельник она поехала в редакцию. Утро было обычным – планерка, препирательства из-за места в газете, распределение, кто едет вместе с губернатором дарить врачам новые «Скорые помощи». Наташа сдала интервью с Протопоповым редактору. Кое-как доработала этот ужасно длинный день. Потом был такой же длинный вечер. Потом было утро вторника.

На планерке редактор глянул на нее сквозь очки и сказал:

– Вот Наташа Зощенко сдала мне вчера интервью. А хотите, Наташа, новости про этого вашего Протопопова?

– Давайте… – пожала она плечами (а внутри все замерло и заныло).

– Он пропал! – редактор всплеснул руками. – На работу вчера не пришел, дома на выходных не был.

– Как это пропал? – изумилась Наташа.

– Ну вот так… – ответил редактор. – Звонили из УВД, просят вас приехать, рассказать, как было дело. Как он выглядел, не было ли похоже, что у него какие-нибудь грустные мысли…

– Да загулял мужик! – веско сказал Бесчетнов. Планерка захохотала. – Куролесит поди до сих пор где-нибудь. Пусть менты сауны обыщут.

– Ну я думаю, обыскали… – сказал редактор. – Но не нашли. Они не говорят, но я так понял, что пропал не он один.

– Ого! – сказал Бесчетнов. – Групповушка!

Наташе кровь бросилась в лицо.

– Юрий, чего вы своих сотрудников в краску вгоняете! – с укоризной проговорил редактор, указывая Бесчетнову на Наташу. – Вы-то взрослый мужик, а она еще чуть не школьного возраста…

«А вам точно есть 18 лет?» – сказал в ее голове голос Протопопова, и она почувствовала, как закружилась у нее голова. Хорошо, что в этот момент все отвлеклись на какую-то шутку Бесчетнова о ментах. За то время, пока все смеялись, Наташа пришла в себя.

Она съездила в краевое УВД. Рассказала: да, побеседовали, был еще Хоркин, они заверили интервью, и она пошла в пресс-службу. Она не знала, но догадывалась, что посмотрели и камеры наблюдения, стоявшие на вахте. За это она не волновалась – Протопопов и Хоркин вышли раньше нее. Допрашивали ее без особого энтузиазма – оказалось, к Протопопову в этот день в кабинет приходило по неслужебным делам не меньше десятка человек. По лицам ментов Наташа поняла, что из этого десятка есть личности, более подозрительные, чем юная журналистка.

Все это однако совершенно вымотало ее. Домой она приехала без сил. Сидела на диване, глядя в телевизор невидящими глазами. Ей вдруг стали вспоминаться одна за одной сцены из этой квартиры. «Как я смогла? Как я смогла все это делать? – думала она с ужасом. – Нет, это была не я». Но воспоминания о том, как она пристрелила Хоркина и особенно о том, как наделал под себя Протопопов, грели ее душу. Она даже думала, не слишком ли легко они умерли. Но, проверяя себя, понимала, что других вариантов не было.

Приехав утром следующего дня в редакцию, Наташа застала Бесчетнова мечущимся по кабинету из угла в угол. За каждым ухом у него торчало по сигарете – такое бывало редко и означало крайнюю степень возбуждения: Бесчетнов собирался закурить, вспоминал, что в кабинете нельзя, клал сигарету за ухо, а через какое-то время снова собирался закурить…