Анатолий Голубев - Тогда умирает футбол

Когда ему предложили выступить в программе «Мнения недели», он согласился не без колебаний. Дональд не любил появляться на голубом экране. Во время передач у него всегда было такое ощущение, будто он стоит раздетым под взглядами миллионов циников и бессилен прикрыть свою наготу.

И все-таки он согласился. Обычное ощущение неожиданно пропало, когда ворчливый в жизни и приторно обаятельный на экране обозреватель Фред Стоун тепло представил его зрителям.

Дональд говорил о Мюнхене и клубе, о встрече с матерью Эвардса и о человеческом достоинстве. Он не видел ни палящих юпитеров, ни бесшумно передвигающихся за лесом штативов подсобных рабочих, ни склоненных над кургузой съемочной камерой плеч оператора. Он вглядывался до боли в зеленоватую бездонность зрачка объектива. Словно там, внутри, хотел увидеть лицо человека, затерявшегося где-то на конце одной из миллионов невидимых нитей, связывающих его, говорящего, с теми, слушающими. Он хотел видеть лицо Мейсла. Он говорил для него, уставившегося на голубой экран. У Мейсла холодные глаза, надменная усмешка в углах опущенных губ. Он слушает и не слышит слов, его, Дональда, слов, которые сейчас разносятся по всей стране.

И Дональд горячится. Он страстно хочет, чтобы, выслушав все, Мейсл встал, снял трубку телефона и сказал своему юристу:

– Послушайте, Марги, а ведь этот парень, пожалуй, прав. Остановите дело. Я готов оплатить судебные издержки.

После передачи там же, в студии, знакомые и незнакомые люди поздравляли Дональда, жали руки, говорили какие-то теплые слова, а то просто хлопали по плечу в знак одобрения – в зависимости от своего положения и развязности, в той или иной степени свойственной всем в этой студийной богеме. А он с трудом мог бы в ту минуту вспомнить, что говорил перед камерой.

И вот сейчас, сидя с Тиссоном в «Гадюшнике», он даже не знал, как реагировал на речь президент клуба.

А Мейсл вообще не слышал передачи. О ней поздно вечером ему рассказал Фокс. Сразу же после выступления Дональда он принялся названивать шефу, но телефон молчал, и лишь после полуночи Фокс услышал голос президента:

– Что случилось, Фокс? Вы звоните в неурочное время!

Мейсл был слегка пьян.

Фокс, сгущая краски и расцвечивая по своему усмотрению и без того не тусклую речь Дональда, передал ему содержание выступления. С каждым словом Мейсл становился все мрачнее. Возможно, в другой раз он бы не принял это так близко к сердцу. Но резкий переход от благодушной атмосферы ночного бара, где он сегодня развлекался, к огорчающей действительности лишил его обычного хладнокровия.

– Слушайте меня внимательно, Фокс! – перебил он секретаря, не дав ему закончить личные комментарии по поводу выступления Роуза. – Скажите швейцару, что с завтрашнего дня мистеру Роузу нечего делать на территории клуба., Утром Эллен пусть закроет все счета на имя Роуза и отзовет все рекомендательные письма. А вы, Фокс, подыщите из журналистской братии бойкого парня. Мы поручим ему вести газетные дела в связи с процессом. Спокойной ночи.

Бросив на рычаги трубку, полураздетый Мейсл еще долго сидел в кресле, бесцельно глядя в одну точку. Иногда его лицо сводила легкая гримаса огорчения.

Тяжело поднявшись, Мейсл прошел в спальню и, кряхтя, забрался под одеяло, отшвырнув теплую грелку, которую каждый вечер предусмотрительно клала в постель мисс Фогель, чтобы погреть перины.

– …Чтобы жить, руководствуясь своими принципами и убеждениями, надо быть или безумно богатым, или безумным просто, – так же медленно повторил Тиссон.

Но Дональд не слышал его, уйдя в свои мысли.

– Да ты очнись.

– Да, да, я слушаю, – поспешно проговорил Дональд и отхлебнул глоток горьковатого пива.

– Вчера меня поразил звонок из твоего клуба. Фокс предлагал приехать в полдень к президенту. Я вначале и не подумал, что это каким-то образом связано с тобой. Мейсл принял меня весьма любезно. Кстати, должен тебе сказать – обаятельнейший мужчина! Но я на таких насмотрелся еще во времена моей боксерской карьеры. Их столько, очаровательных красавцев, вертелось вокруг ринга! Нас, бедных, избитых, за ними и видно не было, когда приходило время распределения доходов. И ты знаешь, что предложил мне Уинстон Мейсл?

– Вести дела печати «Манчестер Рейнджерс». Не надо быть особенно прозорливым для этого…

– Ты прав. Вот так, взял и предложил, словно знал меня уже сто лет и мы с ним добрые приятели. Он обещал щедрую оплату. Если ты работал у Мейсла на таких же условиях, то твой разрыв с ним выглядит безумием. Или ты безумно богат? – Тиссон поддразнивал Дональда, стараясь вывести его из меланхолического состояния. – Но я ему высказал все, что думаю и о нем и о процессе, и кое-что добавил по адресу спорта вообще. Он слушал меня, ни разу не перебив, а потом спросил: «Вы закончили?» Когда я ответил «закончил», он сказал: «Прошу прощения, мистер Тиссон, что вас побеспокоили. Думаю, здесь произошла ошибка, и мистеру Фоксу не следовало вас тревожить. Прощайте».