Анатолий Голубев - Тогда умирает футбол

Обстановка, во всяком случае, не разубеждала посетителя. Со стен свисали тяжелые, источенные временем кольца, к которым, возможно, приковывали пытаемого. С потолка в двух местах, подобно клювам хищных птиц, глядели черные крючья непонятного назначения. Обрывки цепей сохранились почти на каждой массивной колонке, сложенной из аккуратных кроваво-красных тонких кирпичиков. Светильники на семь свечей представляли собой подделку под старину – три свечи были электрическими и горели днем. Вечером над массивными дубовыми столами, лавками, деревянной посудой и прочим реквизитом старины горели четыре другие свечи каждого светильника, уже настоящие. Все это поддерживало в таверне «добрый старый дух», о котором столько пишется и говорится в последнее время.

По мнению завсегдатаев, свет свечей хоть и портил зрение, но зато располагал к работе. Половина всех газетных материалов писалась в этой таверне, как и треть всей сенсационной информации, которой живут газеты, рождалась здесь же, за кружкой эля.

В «Гадюшнике» пили, ели, работали, бездельничали и творили гадости коллегам. Возможно, поэтому таверна и называлась столь грубо и звонко. Так или иначе, но не один талантливый журналист бесславно закончил свою многообещавшую карьеру за столиком под этими средневековыми сводами.

Хозяин таверны до сих пор исполнял по совместительству обязанности шеф-повара, хотя доходы таверны давно позволяли ему не показываться на кухне. Идя навстречу пожеланиям посетителей, он купил пять отличных американских пишущих машинок и сделал из кладовки уютную рабочую комнату, где можно было отстучать материалы и передать их в редакцию.

Между рабочей комнатой и центральным залом шла целая анфилада небольших зальчиков. Под каждым столом стояло по телефонному аппарату, и многие умудрялись диктовать материал, не прерывая ужина. За трапезой мило болтали по телефону с любовницей, если не было денег или желания пригласить ее за свой столик.

Каждый зал имел своих постоянных посетителей. В третьем, к слову, располагались обычно судебные хроникеры и всегда пахло полицией и судейскими париками. Шестой зал оккупировали экономисты, люди солидные, спорившие всегда без крика и излишнего шума, с чувством собственного достоинства. Второй зал отводился репортерам, редко забегавшим больше чем на минутку – пропустить стаканчик. Зал напоминал проходной двор. Спортивные журналисты собирались в пятом. Крик, всегда стоявший в нем, с лихвой восполнял недостаток шума у экономистов. Центральный зал служил для приема гостей, которых завсегдатаи хотели избавить от нудных и неинтересных для несведущего профессиональных разговоров. Не возбранялось, конечно, экономисту зайти, например, в спортивный зал и потрепаться о шансах «Манчестер Рейнджерс» в приближающейся субботней игре.

Дональд бывал здесь очень редко, за что пишущая братия его недолюбливала. Возможно, примешивалось чувство зависти. Некоторые усматривали спесивость и зазнайство в нежелании посидеть за бутылкой вместе с ними.

Между собой они называли его Метеором, то ли за редкое появление на небосводе «Гадюшника», то ли за мобильность, с которой он работал. Такое рвение было непонятно многим.

За столом с Дональдом сидели два его давнишних приятеля – Тони Гарднер из «Ивнинг ньюс» и Гарри Дженкинс из «Кроникл». Один был консерватором и работал в лейбористской газете, другой – лейбористом, сотрудничая в консервативной. Когда Дональд пришел в таверну, оба встретили его приветливо и удивленно.

– Рад видеть тебя в этой клоаке! Садись, Метеор, выпей. А то все работаешь, хочешь быть умником! – проворчал Дженкинс, пододвигая свободную рюмку.

– С чего ты взял? Может быть, я давно хочу стать таким же дураком, как ты! – беззлобно огрызнулся Дональд, усаживаясь на лавку.

Гарднер вместо приветствия просто сказал:

– Хорошо, что ты пришел, Дон. У нас как раз не хватает четвертого для бриджа. – И, перехватив недоуменный взгляд Роуза, искавшего глазами еще одного партнера, пояснил: – Его величество Саймон Тиссон обещал прибыть с минуты на минуту. Но тебе вести бухгалтерию…

Сколько ни собирались они за партией бриджа у кого-нибудь из четверых, вести записи заставляли Дональда – остальные трое были отъявленными спорщиками. С пеной у рта они разбирали сыгранные партии даже после того, как заканчивались следующие. В результате забывали делать записи и путали расчет.

Они сидели втроем, ожидая Тиссона. Это был энергичный, жизнерадостный человек, весельчак и забияка, у которого ни один день не обходился без приключений. Он умел их находить, не затрачивая никакого труда, словно приключения сами охотились за ним. Он смело впутывался в рискованные предприятия и из самых трудных положений всегда выходил сухим.