И вот в одно из наших деловых, с коньяком и пулькэ, заседаний я увидел буквально против себя, через стол, смутно знакомого господина. Эту смуглоту лица, эти печальные, с мокрым блеском глаза, эту афганскую щеточку усов я узнал мгновенно. Передо мной сидел Илья Лазарев или кто он в самом деле. Мой землячок слегка раздался, был с брюшком, на темени у него, в кудрях, похожих некогда на мои, блестела лысинка. Впрочем, как ныне и у меня.
Мы встретились глазами, но он бесстрастно выдержал взгляд. Мне пояснили между делом, что господин Лазарев — все-таки Лазарев — работник посольства, что он уполномочен встретить нас завтра на выходе у отеля и провести на прощальный обед к первому секретарю посольства.
Вечером в гостинице я посмотрел телевизор и лег спать, чтобы выспаться (впереди — важная встреча, да и перелет через океан), но среди ночи в дверь мою тихо постучали.
Теряясь в догадках, кто бы это мог быть, наверное, кто-то из геологов, я, не включая света, открыл дверь — ко мне проскользнула женщина в халате, со светлыми в сумраке волосами. Светлана?
— Это я, — прошептала она и засмеялась. Она в темноте не разглядела моего недоуменного лица. — Когда ты позвонил, я уже легла.
Я ей не звонил.
Она, хихикая, прильнула ко мне.
— И это правда — у тебя драгоценные камни с родины?
Ни о каких камнях я ей нигде не говорил.
— Как же ты провез? С диппочтой договорился?
— Да, — буркнул я.
— А какой мне подаришь? Говоришь, синий?
У меня действительно всегда был с собой кристалл синего сапфира, никакой, правда, не драгоценный камень, просто талисман, я о нем часто говаривал друзьям…
И до меня наконец дошло: эту встречу подстроил Илья…
На следующий день за обедом в посольстве я время от времени поглядывал в его сторону — Лазарев на этот раз оказался поодаль от меня, он разговаривал по-испански с гостями из мексиканского правительства, примеряя огромное сомбреро, хлопая их, как и они его, по спине. Илья выглядел веселым, занятым, мы долго не встречались глазами, но вот он поймал мой взгляд и еле заметно подмигнул. И дернул щеткой усов и сверкнул зубом, но зуб у него был уже не золотой (золотой зуб смотрится ныне пошловато), а белый, фарфоровый.
Но почему же он не бежит на Запад? Здесь это просто. Он же так хотел… Что изменилось, мне этого уже не понять…
А надо мной он, собственно, и не подшутил — просто напомнил о себе, показал класс.
Солнцев Роман Харисович родился в 1939 году. Закончил физмат Казанского университета. Автор книг «День защиты хорошего человека», «Две исповеди», «Имя твое собственное» и др. Печатался в журналах «Новый мир», «Нева», «Юность». Живет в Красноярске.
Сергей Хомутов
У темной двери
* * *
Угрюмое время грызет кирпичи, —
Ты слышишь прерывистый скрежет в ночи,
Ты видишь зазубрины каменных стен, —
Печальней давно мы не видели сцен.
Но только ли время? Не мы ли, не мы ль
Полмира истерли в холодную пыль,
Полмира до красной крупы истолкли,
Добро, остальное еще не смогли.
И смотрим с дебильно-умильным лицом,
Как рушится храм или попросту дом…
Вбиваем, вбиваем за клинышком клин,
Вот так и живем — от руин до руин.
* * *
Неужели не будет спасения? —
Вопрошаю, не зная кого.
Бесполезны мои угрызения,
Если слово молитвы мертво.
Мы посты позабыли и празднества
Превратили в единый содом,
Мы добились безбожного равенства,
Не предвидя, что станет потом.
Не лампадно уже и не ладанно
Среди наших задумчивых мест.
Прошлой ночью со Спаса негаданно
Пал, обрушился на землю крест.
Чаша выпита или не допита,
Кто ответит и есть ли ответ?
Все величье вселенского опыта
Сведено до мгновенных примет.
Диким тленом безверья подточенный,
Мир теряет остатки души.
Хорошо еще крест позолоченный
Не стащили в утиль алкаши.
Что за веру народ исповедует?
Убивает, крадет, предает…
Что за этим предвестьем последует —
Рухнет храм или небо падет?
Где слова дорогие, насущные, —
Их сказать бы себе поутру.
Только губы мои непослушные
Каменеют на черном ветру.
* * *
В мире людном, гудящем, как вече,
Звездной ночью и солнечным днем
Как живется тебе, человече,
Замурованный в теле моем?
Я пойму твои мысли, быть может,
Не таясь в отрешенной тиши,
Что печалит, мучительно гложет,
Откровенно, открыто скажи.
Кто ты — сгусток безмолвья и речи,
Отзвук неба и вечных могил?
Слишком много противоречий
Ты явленьем своим породил.
Кто ты — свет удивительной силы,
Что возвысит собой бытие,
Или тьма, что меня поглотила
И присвоила имя мое?
Читать дальше
