Дело в том, что тотальная дискредитированность коммуникационных каналов в первую очередь объясняется самодискредитацией ключевых коммуникаторов. В нынешней политической России оказалось подорвано доверие к фактической стороне жизни. Подорвано потому, что деятельность и мотивация решений «политического класса» до такой степени оторвались от реальных проблем, до такой степени замкнулись на себя, что реальность стала как бы несуществующей. А произошло это в свою очередь потому, что слишком низким оказалось качество «политического класса» (понимаемого в самом широком смысле — как объединение всех людей власти, значимого бизнеса, сферы интеллектуального обслуживания власти и бизнеса и т. д.).
Среди множества реформ, начатых в 1991 году и пущенных на самотек, одна была пущена наиболее бессмысленным образом. И это была кадровая реформа, та единственная, которая невозможна иначе как под давлением мощной государственно-политической воли. В результате могучий, хотя и генетически уродливый тоталитарный общественный организм был повержен и не заменен никаким другим. А на его месте случайным образом, как из осколков зеркала Снежной Королевы, собрался новый политический класс, в котором тоталитаризм приобрел атомизированный характер. Слабо связанные единой самодержавной волей, представители обновленной «элиты» в полной мере сохранили в себе инстинктивный, тоталитарный эгоцентризм, не признающий ничьего права на независимое существование и исходящий исключительно из себя. В такой «элите» все конфликты — политические, экономические, идейные — сразу же оказались предельно персонифицированы, содержательной основой политических партий стали инициалы лидеров партийного списка, единственной формой политической победы стало уничтожение противника, а единственной формой компромисса — сговор.
Такой характер политического класса привел к остановке общественного развития: невозможны системные преобразования в обществе, в котором засорены практически все коммуникационные каналы, в котором отдельные элементы не способны понять или хотя бы опознать друг друга, в котором нереален ни массовый позитивный энтузиазм (поскольку любая попытка такой энтузиазм инициировать завершается очередным экзальтированным сектантским радением), ни всеобщая координация для преодоления трудностей — зато вполне представима массовая паника, равно как и любая другая форма всеобщего впадения в хаос. Все это ставит Россию перед зримой угрозой нового тоталитаризма в «постпутинскую эпоху», причем вне зависимости от внутренних установок самого Владимира Путина и его команды. Ельцин — со всей его политической слабостью, номенклатурными пережитками и т. д. — оставался для новой российской элиты внешним элементом, «демиургом», подлинным самодержцем. Он создал эту систему, лично породил все ее причудливые механизмы, однако сам принадлежал к иному миру и право свое приобрел помимо нынешней элиты, до нее (равно как и русский царь — плоть от плоти правящего класса империи, зачастую зависящий от произвола гвардии и т. д., — был формально выведен из-под юрисдикции этого класса как «помазанник»). Вот почему правление Ельцина могло быть и было авторитарным, но оставалось в некоторых вполне определенных внешних рамках, задаваемых Ельциным и зависящих только от него: и в этих рамках у участников политического процесса оставался обширный выбор вариантов — от радикальной оппозиции до свободной, по собственному выбору, лояльности.
Проблема нового российского президента состоит прежде всего в том, что он, несомненно, является типичным представителем нынешнего «политического класса», и, выстраивая отношения с Путиным, этот класс фактически выстраивает отношения внутри себя, лишившись «внешней» системы координат. И мы уже сегодня видим, как на глазах меняется характер политических взаимоотношений: борьба приобретает отчаянный и безнадежный характер, не зная иных полутонов, кроме бело-черного «кто не с нами, тот с ними». Характерно, что в предвыборный период мы практически не слышали содержательной критики в адрес Путина как субъекта политики: любой негатив в отношении «главного кандидата» (вне зависимости от того, до какой степени «громко» он звучал) был «уничтожающим», нацеленным не на «исправление недостатков», а на окончательную ликвидацию персонажа (сколь бы нереальной такая цель ни была). Но удивительнейшим образом буквально на следующий день после выборов один из самых громких идеологов бескомпромиссного «яблочничества» со столь же решительной ажитацией, с какой он вчера намекал на «фээсбэшную» подоплеку московских взрывов, призывает своего героя Явлинского «лечь под Путина» безо всяких предварительных условий…
Читать дальше
