Особенность подавляющего большинства путинских избирателей образца марта 2000 года в том, что они и сами не знают, чего хотят. Не то чтобы совсем не знают, но хотят, чтобы им «сделали красиво», причем некоторым абсолютно неизвестным (все известные способы в разной мере, но испробованы и выброшены за негодностью) образом. Каша в головах граждан превращается в болото под ногами политика, решившего ступить на столь зыбкую почву, как «народные ожидания». Даже одновременная попытка «угодить» реваншистам, требующим восстановления былого величия любой ценой, и космополитам, желающим при помощи молодого и сильного лидера интегрироваться в мировое сообщество и получить наконец-то нормальный рынок (и бог с ним, с величием, лучше будем «голландией»), означает «путь сороконожки», которая, как гласит известная байка, могла передвигаться только до тех пор, пока не думала, как именно она это делает.
Если же на скучной дороге, к счастью, В. Путину все же удастся миновать «волчьи ямы» и прочие капканы и пробраться между «сциллой» авторитаризма и «харибдой» популизма, то нас ждет… скука, естественно. Страна, привыкшая десять лет подряд топтаться на продуваемом всеми ветрами перекрестке, окажется в стенах гигантской душной фабрики. Общественное настроение достаточно быстро утратит воодушевление и энтузиазм и приобретет черты некоего «трудового остервенения». В общем, лет на десять — пятнадцать в стране воцарится атмосфера осмысленного (а потому небезысходного), но достаточно унылого общего делания. И завершится «путинская эпоха» карнавалом и плясками — люди с огромным облегчением распростятся со своим самым нелюбимым и самым уважаемым лидером новейшего времени.
В несомненном достоинстве Путина-президента — что с ним, в отличие от Ельцина, народ не связывает общую историю поражений и провалов — парадоксальным образом содержится зародыш серьезнейшей угрозы. Удивительным образом «президенту для порки» Ельцину удавалось в течение почти десяти лет служить единственной скрепой разваливающегося государственно-общественного организма России. Потому что «делегированная обида» на Ельцина постоянно оставалась (в замаскированной форме) обидой на самих себя. Постоянный гнет негатива в отношении Ельцина «рикошетил» по каждому, становился формой массового снижения самооценки. Но одновременно возникали естественные непреодолимые рамки, выход за которые противоречил инстинкту самосохранения. Ельцина никто по большому счету не боялся: боялись самих себя, слишком тесно с ним связанных — общей историей, общими надеждами, общими ошибками. Окончательно отвергнуть Ельцина, перейти к нему в безусловную оппозицию — такой вариант был табуирован для наиболее сознательной, политически и экономически активной части общества.
С облегчением и функциональной надеждой воспринятый «дистиллированный президент» Путин в принципе может — при неблагоприятном стечении обстоятельств — оказаться сколь угодно чуждым, абсолютно посторонним практически для всех тех, кто сегодня готов примириться с ним прежде всего из-за всеобщей усталости от самих себя.
Путин и Распутин
И вот тут на переднем плане вновь оказывается важнейший фактор, который может быть назван фактором качества общественного мнения и качества политического класса современной России. Неизвестно, в какой мере удастся новой российской власти с этим совладать — известно, правда, что один раз в двадцатом веке именно благодаря действию этого фактора Россия была до основания разрушена.
После Февральской революции 1917 года русскую интеллигенцию долго (примерно до января 1918 года) терзали смутные сомнения касательно судеб и будущности страны, но была и точка единения, сплотившая всю «думающую и читающую Россию» — от большевиков до Пуришкевича. В роли такой точки единения выступила «правда об императорской семье» и «позоре распутинщины». «Кровавый Николай», манипулируемый распутным Гришкой, любовником немецкой шпионки и по совместительству русской царицы, агония режима, погрязшего в спиритизме, оргиях и коррупции пополам с прямой государственной изменой, — все это, вместе взятое, долго занимало общественное мнение, побуждало Блока с Маяковским к добровольному участию в работе следственной комиссии Временного правительства, созданной для разоблачения преступлений царской семьи, становилось основой для драматургии начала советских времен (популярнейшая пьеса Алексея Толстого «Заговор императрицы») и кинематографа времен начала заката советской власти (полузапрещенный фильм Элема Климова «Агония»). И можно было долго спорить о европейском и евразийском выборе, о сталинских преступлениях и ленинских нормах партийной жизни, но даже негры непреклонных годов ни минуты не сомневались, что «Ra-ra-raspoutin — lover of the Russian Queen!».
Читать дальше
