Обманки «к. р.»
В «к. р.» писатель уходил, как в Запорожскую Сечь, как крепостной — в казаки; как пушкинский Алеко и толстовский Федя Протасов — в цыгане. «Степь. Десятый век, не свобода, а воля»…А потом оказывалось, что «к. р.» накладывает безжалостные ограничения. Если читатель во втором абзаце угадал «течение событий» — до свиданья, автор промахнулся. Мнимая философичность губит «к. р.», как и настырное морализаторство. Вот рассказ Юрия Мамлеева «Куриная трагедия» — надо же было тратить столько слов, чтобы сказать: все мы — слепые курицы перед лицом судьбы, а иная курица будет почеловечнее, пофилософичнее, прикосновеннее к вечности людей, сожравших эту самую курицу-философа за обедом.
В «к. р.» надо уметь загадывать загадки и прятать насмешливую мораль за частоколом слов. Так, пелевинский «Встроенный напоминатель» — «к. р.» о всевластном художнике, повелителе уничтожения Никсиме Сколповском, который способен уменьшить людей до размеров пылинок, но с собственной зубной болью справиться не в состоянии. Он, выстроивший саморазрушающийся манекен со «встроенным напоминателем» о смерти (своей и чужой), сам оказывается таким манекеном, не разобравшим в зубной боли — напоминание о собственной гибели. Это — хороший мизантропический, почти свифтовский рассказ. Андре Бретон включил бы его в свою «Антологию черного юмора». Французский сюрреалист (на мой взгляд) включил бы в свою «черно-юморную» антологию еще один рассказ, подобный жестокому «Встроенному напоминателю», — голявкинский «Будет суп».
Мастер «к. р.»
Лиричный Голявкин и саркастичный Сапгир — два полюса «к. р.». Высокопарный Сапгир и (даже в мистических своих «к. р.») бытовой, приземленный Голявкин. Вот финал сапгировского рассказа «Три пары»: «„Но боюсь, союз наш будет бесплоден, — затуманилась Жизнь. — Что может родиться от нашего брака, от брака Смерти с Жизнью?“ — „Мысль!“ — сказало Верховное Существо». «Пошлость», — присовокупило Существо Нижайшее. На этот раз оно было право…
Голявкин никогда этаких «ры-никоновских» максим себе не позволяет. Он всегда — ироничен. Все время — весело-сдержан. Может быть, поэтому детские рассказы Голявкина вполне могут быть напечатаны рядом с его взрослыми рассказами и «шва» не будет. Детские стихи Сапгира из другого мира, не из того, в котором существуют его взрослые «к. р.»…
В. Голявкин — настоящий мастер «к. р.». Он демонстрирует все возможности жанра. Фельетон «Из Невы в Неву» — вполне реалистический, вполне социальный. Вот абсурдистский рассказ «Визит». Вот запись (реалистическая) кошмара «Спокойной ночи». Вот детская юмореска «Пятнадцать третьих». Вот мистический рассказ (сказка с загадкой) «Будет суп».
Смотрите, как работает в этом «к. р.» детективный сюжет: «Ты подожди меня здесь, — сказал мой брат, — а я сейчас». Зачин. Главному герою надоедает ждать. Он отправляется искать брата. Останавливается у двери. «Почему-то мне вдруг показалось, что брат зашел именно в эту дверь. То есть я был даже уверен в этом. Я постучал. Дверь открылась, и передо мной возник старикашка с кастрюлькой…» Главный герой следит за приготовлением супа старикашкой и все время спрашивает: «Мой брат?..» «У меня ваш брат, — сказал старик… — Зайдите ко мне, я сейчас…» Главный герой входит в комнату, видит живого гуся на столе. Главный герой пытается выбраться из комнаты. Дверь — закрыта. «…„Здесь нет брата!“ — крикнул я. „Он на столе“, — ответил старик. „На столе гусь“, — разозлился я. „А ты не гусь?“ — спросил старик». Хичкок был бы в восторге от такого «саспенса», который получился у В. Голявкина.
Граница
Я недаром сравнил «к. р.» с Запорожской Сечью литературы. «К. р.» — абсолютное «пограничье», не автономный жанр, но граница между жанрами, даже между видами литературы (между поэзией и прозой, например), граница даже между литературой и не литературой. «К. р.» всегда на грани исчезновения. Еще немного — и ничего не останется. Кажется, что в самом этом жанре есть что-то псевдоглубокомысленное, идиотическое, что-то профанирующее, пародирующее сам процесс писательства. Вот «к. р.» Федора Абрамова, которым открывается антология «Жужукины дети», зачин, эпиграф, надпись над входом:
«Кошка-самоубийца. На трамвайной линии, напротив нашего дома, худая серая кошка и, должно быть, очень старая. Идет трамвай, звонит. Кошка ни с места. Трамвай останавливается. Кондуктор берет на руки кошку, относит на панель. Но кошка снова бредет на рельсы. И вид у нее при этом такой, словно она во что бы то ни стало решила покончить с собой. И снова останавливается трамвай, и снова кошку относят на панель. Странно! С ума спятила кошка или и в жизни кошки бывают такие минуты, когда хочется броситься на рельсы?»
Читать дальше
