А в антологию «Очень короткие тексты» составитель поместил такой «оченькороткийтекст»: «Эвенки бросили бродячие собаки бреду туманным утром Диоген один глиняная статуя сосуд снаружи статуя роскошно лоно спи философ родоначальник тындинских бичей ничей собачьи свадьбы покидают обмотанные войлоком сосуды отсюда трубы тянут Диоген…» — нет, устал перепечатывать, уж очень длинен и зануден этот «короткий текст», зато по его поводу сплясать можно не джигу, какое — фанданго! сардану! сарабанду! Ощутимо влияние Хлебникова — явные отсылки к поэме «Шаман и Венера». Поразительная смелость автора, увидевшего в классической древности (Диоген) суровый (северный) дух язычества, шаманства (эвенки). Прозреть в древнем греке ирокеза — отчаянный ход Бахофена и Энгельса («Происхождение семьи, частной собственности и государства») — выполнен автором с подкупающей классичной ясностью. Здесь уже не Емеля мелет, здесь — бери выше: «роскошно лоно спи философ».
Критики не могут не чувствовать родственного, близкого в авторах «к. р.». Я ведь почему злюсь и нервничаю? По своим бью… Что такое критик в литературной системе — или, точнее, какое амплуа у критика в литературном цирке? Не надобно обижаться: коверный. Его выпускают на литературную арену заполнить паузу и позабавить публику. Чаще всего он изображает силача, акробата, жонглера… Показывает, как это они поднимают гири, жонглируют, крутят сальто. «Развинчивает» номер, демонстрирует, где он плох, а где — хорош. Вот почему нет для критика приятнее задачи, чем получить «сделанный» рассказ, этакую игрушку для сборки-разборки.
Ребусы Николая Байтова
«К. р.» волят толкования. При этом возникают сложности: пересказывать «к. р.» — все равно что пересказывать стихи или записывать анекдоты. Все время хочется сказать извиняющимся тоном: «Но в рифму, господа, это — великолепно! Великолепно!» «К. р.» Николая Байтова «Георгий Владимирович» — как раз такая игрушка для «критической» сборки-разборки.
Начало рассказа: «Утром на перекрестке дорог в деревне Долгобжи стоял солдат из ближней воинской части. Автомат и штык-нож висели у него где положено. Это ладно, но зачем-то и саперная лопатка торчала сзади из-под ватника». Читатель настораживается. Значит, с этим солдатом связано «движение сюжета»? Он-то и есть герой повествования? «Позже проезжали военные машины. В кабине кто-то твердил позывные по рации. Солдат сменился: вместо плюгавого появился на перекрестке лихой „дед“ в пилотке на самом затылке и сапогах вполусмятку». Еще один герой повествования? Нет, и он брошен, отставлен в сторону. «Георгий Владимирович был нелюбопытен, но и он вскоре услыхал, что с валдайской зоны сбежало вчера семь заключенных. Трое прячутся где-то вблизи Долгобжей». Ага! — соображает, прикидывает читатель, значит, те двое солдат не зря стояли на перекрестке дорог. И машины проезжали не зря. В кабинах не зря переговаривались по рации. Искали, значит, беглецов. Георгий Владимирович отправляется в лес и по дороге страшно волнуется, что он скажет беглецам, как поведет себя, как их встретит… Описана его встреча с безумной цыганкой Ольгой. Здесь-то и щелкает первый раз «ключ» к цепи ничем не связанных между собой, на первый взгляд, эпизодов. Щщелк. «На краю дороги, ведущей к воинской части, высился столб с табличкой: „Валдайское охотничье хозяйство. Охота без путевок запрещена“. Цыганка Ольга, не умевшая читать, думала, что здесь находится могила, где зарыты ее сыновья — Боша и Миша. Поэтому она днями сидела у дороги под этим столбом, примяв крапиву и лопухи вокруг юбки. На самом деле Боша и Миша были живы, только они давно сидели, потому что никак не хотели работать». Здесь — веселое предупреждение читателю: если ты не умеешь читать, ты и надпись «Охота запрещена» примешь за надгробную надпись. Читай спокойно, разбирай «буквицы».
А что такое «уметь читать»? Автор пытается это растолковать. Георгия Владимировича застигает дождь. Он прячется под веткой огромной ели. «К стволу с другой стороны был прибит кусок фанеры. Он обошел ствол и прочитал полустертую надпись: „Путник! Если тебя застигнет дождь в лесу, в какой бы далекой точке ты ни находился — сразу беги сюда: здесь собирается изысканное общество…“» Георгий Владимирович несколько раз перечитывает этот текст. Выглядывает из-под веток. Ждет. «Никто так и не пришел. Георгий Владимирович подождал еще минут пять и в неопределенной досаде, как будто его мило обманули, так сказать, разыграли, потащился, хлюпая резиновыми сапогами, назад в деревню». Ясно, что Георгий Владимирович «не умеет читать». Он не понял шутки. Стал ждать «изысканное общество» в лесу под елью, раз так написано. Читатель, который принялся бы подыскивать сюжетные, смысловые связи между Георгием Владимировичем, блуждающим по лесу, цыганкой, двумя солдатами, тремя сбежавшими из зоны заключенными, оказался бы в точности таким же «Георгием Владимировичем», ищущим в написанном буквальный смысл, прямую информацию.
Читать дальше
