Именно этот парящий в небесах викторианец вспоминается, когда читаешь «к. р.» Житинского, помещенные в антологию «Жужукины дети…». В антологию «Очень короткие тексты» «к. р.» Житинского не включены. Составитель, Дм. Кузьмин, посчитал, по-видимому, что они разрушат общий мрачноватый колорит его антологии. Правильно посчитал. Это Кафка, научившийся улыбаться. Грегор Замза у Житинского, обнаружив, что превратился в жука, страшно бы обрадовался, раскрыл бы тяжелые надкрылья, расправил бы прозрачные крылья, зажужжал и вылетел бы в окно. «Как хорошо, — думал бы он, — если бы не мое ожуковление, я никогда не узнал бы счастья полета!» Кафка, сделанный былью, если не гибнет, то неудержимо приобретает швейковские черты. Что, в общем-то, объяснимо. Допустим, Грегор Замза не просто так превратился в жука, к нему пришли с ордером на арест, а он возьми и превратись… Не самый худший вариант, согласитесь. (Впрочем, Кафки, умевшие шутить, были в литературе раньше, чем Кафка, шутить разучившийся. Вспоминается Свифт. Пелевин, к примеру, со своим истовым человеконенавистничеством ближе всего к безумному ирландцу.)
Добродушие — обязательная и обаятельная черта писателей, прошедших советскую школу.
Вот рассказ Андрея Битова «Любители». Шофер, пытавшийся не задавить курицу, четыре раза перевернул свой автомобиль, теперь стоит на обочине и гогочет, глядя на свою перевернутую машину. Курица спаслась, автомобиль — вдребезги. Ясно, что автор «к. р.»-ов из младшего поколения написал бы, что в автомобиле погибла вся семья автомобилиста. Пытался спасти курицу и погубил свою семью — ведь правда смешно? И дело здесь не только в отсутствии добродушия, но и в потере ощущения серьезности литературы. О чем вы? Это ведь не более чем игра, это все — придумано, выдумано.
Что напоминают «к. р.»
«К. р.» напоминают рецензии: пересказ большого эпизода и извлечение из него морали. Ну, допустим: «Один коллекционер старинной мебели купил шкаф. Стал выдвигать ящики старинного красивого шкафа. В одном из ящиков обнаружил длинную косу и спустя некоторое время понял: это — не шкаф! Это — красавица! Злой волшебник заколдовал ее. Коллекционер влюбился в шкафоженщину, а глупые люди заперли его в сумасшедший дом. Сами они — шкафы!» Так автор «к. р.» «сделал» бы рассказ Мопассана «Волосы».
«К. р.» напоминают подстрочники. (Впрочем, в самом родственном «к. р.» жанре — верлибре — есть что-то переводное, подстрочниковое.) «Смерть — большая. Смерть — веселая. Она гогочет из середины нашей жизни, когда мы еще живы-живехоньки». Так автор «к. р.» «сделал» бы стихотворение Рильке.
«К. р.» напоминают «рассказ в очереди» (был такой жанр советского фольклора, образцы которого собирали в основном фольклористы в штатском). «Вот привозили в детский сад на дачу молоко, а одна воспитательница (шлюха такая) в этом молоке купалась, чтобы кожа была упругая. Ну вот однажды захлебнулась и утонула, а дети это молоко пили…»
«К. р.» напоминают басни. Правда, басни особого рода: с моралью, вытекающей из текста каким-то особенным, необычным руслом. Басни Крылова, с их реалистическими бытовыми интонациями, прочитанные глазами Л. С. Выготского, — вот что такое «к. р.»… Притчи? Ну что-то вроде… Если бы автору «к. р.» довелось написать новый вариант «Стрекозы и Муравья», то у него Стрекоза явилась бы к Муравью во главе вооруженного отряда и — пинками вытолкала бы куркуля на мороз. Кстати, именно так и было. В 1928 году Сталин в своей речи о хлебозаготовках говорил о том, как некий сибирский мужик в ответ на предложение сдавать «хлебные излишки» весело ответил: «А ты, парень, спляши! Может, тогда я тебе хлеб и отдам…» «Сплясал». В 1929-м крахнул «великий перелом»…
«К. р.» напоминают мультипликацию. Чаще всего герои «к. р.» — летают. Разумеется, с ними приключаются и другие неприятности, но полет — главное! Честертон верно понял эту тайную мечту викторианца — такой, как он есть: в цилиндре, с тростью, респектабельный, солидный — деловито выйти в окно и полететь над улицей, раздувая седеющие бакенбарды, трубя ноздрею. Понятно, что это — кадры из мультфильма. Многие «к. р.» (особенно написанные женщинами) кажутся сценариями мультфильмов или заявками на них. Например, рассказ Нины Габриэлян про то, как бабушка, обиженная домочадцами, превратилась в олениху. Почему, собственно говоря, кажутся?! В подборке рассказов Марины Вишневецкой опубликован самый что ни на есть сценарий мультфильма — «Слон и пеночка». Я, по крайней мере, этого «слона» с этой «пеночкой» видел по телевизору в программе «Спокойной ночи, малыши». В подборке рассказов Розы Хуснутдиновой опубликован сценарий другого мультфильма — «Как прекрасно светит сегодня луна». Хороший мультфильм. Душевный.
Читать дальше
