Я уверен, что ставить украинский вопрос только как национальный, только как вопрос взаимоотношений с другим государством, другой культурой бесперспективно, это значит недопонимать его сложность. И главное достоинство эссеистики Клеха я вижу в осознании им сложности и многомерности ситуации.
Другой (и как я понимаю, более популярный сегодня у украинской интеллигенции) подход к этой проблеме демонстрирует коллега Клеха, его сосед по «Крымскому клубу» Юрий Андрухович (http//www.liter.net/=/Andrukhovich/index.htm).Имя пока еще мало знакомое нашему читателю, поэтому краткая справка: Юрий Андрухович — один из лидеров «новой волны» в украинской литературе; поэт, прозаик, эссеист; автор романа «Рекреации», воспринятого критикой как манифест нового литературного поколения Украины. На сайте отмечается десятилетие со времени выхода этого романа в свет. Дата совпала с переводом романа на русский язык. Текст «Рекреаций» доступен теперь и нашему «бумажному» читателю («Дружба народов», 2000, № 4); адрес романа в Интернете: /magazine/druzhba/n4-20/andr.htm.
Это действительно яркая, талантливая, острая, но отчасти и больная, на мой взгляд, вещь. Несмотря на «молодежную оснастку», сказавшуюся и в выборе сюжета и материала и в стилистике, совмещающей приемы лирико-исповедального, ироничного и фантасмагоричного повествования, роман обращает читателя к серьезнейшим вопросам нынешнего становления Украины и места новой украинской интеллигенции в этом становлении.
В романе описывается некий праздник Возрождающегося Духа, на который со всей Украины съезжается ее творческая элита и новая украинская молодежь. Герои романа — четверо молодых, но уже знаменитых на родине поэтов, пятый персонаж — жена одного из них. Повествование представляет собой хронику праздника — день и вечер накануне, пронизанные атмосферой ожидания чего-то грандиозного, затем — переживаемая героями врозь пьяная, разгульная, с массой приключений ночь. И наконец, утро: рассвет и некая «праздничная» акция (о ней — чуть ниже), описание которой становится финалом повести. В способах изображения праздника, его карнавальной атмосферы очень многое отсылает нас и к «Фиесте» Хемингуэя, и к культурному мифу о Вудстоке. Повествование ведется в виде прямых монологов и в форме не собственно прямой речи от лица основных персонажей. С первых же абзацев в их голосах звучит некая ликующая нота упоения самим фактом:
а) возрождения украинского языка и украинской культуры (Возрождающегося национального Духа),
б) тем обстоятельством, что именно им, четырем молодым, но уже прославленным поэтам, выпала судьба как бы персонифицировать собой не только этот праздник, но чуть ли и не сам Возрождающийся Дух. «Да, Хомский, именно так, — длинный и широкий серый плащ, недельная щетина на подбородке (бродвейский стиль), волосы на затылке убраны в хвост, темные очки образца 65-го года, шляпа, да-да, путешественник, рок-звезда, поэт и музыкант Хомский, для друзей просто Хома, неунывающий сукин сын собственной персоной осчастливливает провинциальный Чертополь своим визитом», — так во внутреннем монологе представляется первый из героев.
А вот второй: «Надежда украинской поэзии, Мартофляк Ростислав, тридцатилетний безработный, отец двоих детей… склонный к полноте и алкоголю, пьяница и бабник, любящий отец. Популярный общественный деятель…»
И так далее. «…ребята они талантливые, честные. Непродажные, цвет нации, дети нового времени, тридцатилетние поэты».
Вот эта некая доля самоупоения героев своей славой и своей «украинскостью», эта игра в национальное, сразу же отодвигает читателя от непосредственного проживания праздника, погружая его в авторскую рефлексию по поводу праздника. А это не одно и то же. Сам «Возрождающийся Дух» (дух национальной украинской культуры) дан здесь в качестве объекта, а не субъекта повествования и уже поэтому неизбежно вступает в противоречие с декларируемым автором национальным пафосом повести.
Перед нами праздник «украинского Духа», как бы увиденный и пережитый не изнутри, а извне, с точки зрения некоего «усредненного европейца», с точки зрения неких «общеевропейских культурных стандартов». В «Рекреациях» нет того идеального совмещения, которое было в гоголевской «Ночи перед Рождеством», густо, почти украинским орнаментом написанной и при этом передающей сам дух карнавала. Я сейчас сравниваю не таланты Андруховича и Гоголя, я говорю о выборе точек обзора: Гоголь изначально писал украинскую деревню, украинскую легенду изнутри, самим духом этой легенды, явленной в повести характером чувствования и ее героев, и самого автора. Здесь-то и живет украинский дух повести, а не только и не столько в изображении черевичек и галушек. У Андруховича же — взгляд из, если можно так выразиться, «общеевропейской» литературной традиции, и потому так явно грешит его проза некой внутренней отстраненностью, а иногда и естествоиспытательским, чуть ли не этнографическим пафосом при изображении собственно «украинского духа». Спасает автора только задор, с которым он лепит свой вариант украинского европейца, вот тут, в этом запале, его простодушии и истовости, как ни странно, есть и сила, и художественная убедительность. Только, боюсь, такой эффект автором не просчитывался.
Читать дальше
