Франсуаза Саган - Приблуда

Лето было в разгаре, и Герэ прожил в это лето счастливейшие дни в своей жизни. Он возвращался домой с сияющими глазами и говорил Марии: «Ты остановилась на том дне, когда Альбер решил ликвидировать корсиканскую банду, а сама ты находилась в Теуле…» Мария нерешительно улыбалась. «Хм, – говорила она, – тебя это интересует? Тебе бы лучше…» Тут она прерывалась и не настаивала больше, чтоб он шел к девушкам своего возраста или к приятелям в кафе; казалось, она смирилась с тем, что он обосновался у нее, покорный, преданный и ласковый, как и его собака. И она продолжала рассказ, разматывала клубок памяти, иные сцены изображала в лицах, смеялась, и казалось, что ей двадцать лет, потом тридцать, и весь марсельский порт повержен к ее ногам. Герэ любовался ею и слушал как завороженный. Ужинали они поздно, уже затемно, и на всей плоской равнине не светилось уже ни одного огонька, когда Герэ нащупывал выключатель в комнатушке с граблями в углу.

В ту газету был завернут салат, газета была вчерашней; Марию привлекло сначала слово «Карвен», потом бросилось в глаза слово «драгоценности». Она расправила газету, разгладила ее рукой и стала читать статью. Когда она дочитала до конца, ни один мускул не дрогнул на ее лице, ни одна черта не отразила удивления, и даже пес, исключительно тонко чувствовавший перемены в ее настроении, не догадался, что присутствует при развязке – развязке истории, которая свела их троих: Марию, Герэ и его самого.

«Человек, убивший в Карвене ювелира, продолжает отрицать кражу. До сих пор не обнаружено никаких следов пропавших драгоценностей» и т. д. В статье та банальная история (теперь, спустя два месяца, никого уже не интересовавшая) пересказывалась бегло, сюжет вырисовывался весьма запутанный: не-кто Бодуен, личность подозрительная, выступавшая в данном случае покупателем, повздорил с ювелиром в его автомобиле, да так, что ювелир в испуге бросился бежать через поля по направлению к каналу, местонахождение которого Бодуен не помнил; злоумышленник признался, что догнал его и убил, но в порыве ярости, а не из корыстных побуждений. Ничего из пропавших ценностей не найдено. Тело ювелира зацепилось за якорь баржи, которая проволокла его десять километров до Карвена. Виновный, понятно, по-прежнему отказывался назвать место, где прятал драгоценности.

Если бы не салат, Марии скорее всего никогда бы не попалась на глаза эта статья, она бы ничего не узнала и продолжала бы жить, как раньше; мысль о такой возможности промелькнула у нее в мозгу, и что-то в ней оборвалось. Она тяжело опустилась на стул возле кухонного стола, не столько от изумления, сколько для того, чтобы как-то отреагировать на неожиданное открытие, и скорее ритуально, чем от волнения, выпила один за другим два стакана белого мартини. Она всегда это знала, говорила она себе с горькой усмешкой, она всегда знала, что Герэ слабак. Словно бы превозмогая себя, она поднялась в комнату удостовериться в существовании драгоценностей. Они были ослепительны, но неожиданно совершенно неуместны в ее жалкой лачуге; горделивые камни, лишившись отсвета крови, казались пожухшими и чуть ли не поддельными, хотя без сомнения были настоящими. И Мария, до сих пор прикасавшаяся к ним с инстинктивным благоговением, неожиданно для себя принялась подкидывать их в руке, потом выше, быстрее, дивясь их легкости, потом еще сильнее и наконец со смехом швырнула их в потолок и круто развернулась к двери. За спиной она слышала сухой звук чего-то падающего, подскакивающего на полу и небьющегося, но ее это уже не интересовало.

Она долго стояла на пороге, подставив лицо лучам заходящего солнца – косым, жгучим, бесполезным, а двенадцать пыльных тщедушных цветков, мучительно исторгнутых из этой неблагодарной почвы усилиями ее и Герэ, вытягивали головки в неистребимой жажде пусть мизерного, но наслаждения.

Герэ появился в обычное время, насвистывая, как обычно. Когда он вошел, Мария стояла к нему спиной и что-то мешала в кастрюле. «Вкусно пахнет!» – всегдашним веселым голосом воскликнул он и сел, вытянув ноги, на привычное место. Мария не отозвалась на позывные, и он в задумчивости разглядывал ее так хорошо знакомую спину, от которой исходило успокоение, рыжую еще прядку волос на затылке, точные движения рук. Собака, чуть сощурившись, одобрительно смотрела то на одного, то на другую. Выждав немного, Герэ спросил:

– Что-нибудь случилось? Будем ли мы ужинать?

– Я варю суп из крессона, – ответила Мария, обернув к нему спокойное, словно бы сонное, лицо.