Михаил Осоргин - Вольный каменщик

— Откуда происходят все вещи?

— Из одной и единой Природы.

— Сколько в ней областей?

— Четыре главнейших: сухость, влажность, жар и холод, четыре простейших качества, от коих происходят все вещи.

— Дай мне идею Природы!

— Она невидима, хотя действует видимо, ибо она лишь дух летучий, присутствующий в телах и их одушевляющий духом вселенским, который в масонстве учебном олицетворён почтённой эмблемой Пламенеющей звёзды.

— Что же такое Природа?

— Божественное дыхание, центральный и вселенский огонь, оживляющий все, что существует.

Над колбой зелёного стекла склонился Великий Алхимик с загрубевшими от огня пальцами, в одежде, прожжённой кислотами, обросший мохом и сединой. Рушились без видимой пользы девять тысяч опытов, и стольким же предстоит обмануть мудреца, владеющего тайной слова Vitriolum.

«Посети недра земли — и путём очистки ты откроешь Тайный Камень истинной Медицины».

Обомшалый Алхимик нагнулся и подбросил топлива в пламя печи. Ни единый мускул не дрогнул на его морщинистом лице, когда с треском лопнула колба. Потревоженный Егор Егорович перевернулся было на другой бок, но, услышав клохтанье кур, учуявших утро, открыл глаза и принудил себя встать.

Жизнью в природе, на дешёвом маленьком участке земли (А мир так велик! А чудес в нем так много!) — заканчивается без всяких дальнейших событий лежащая перед нами повесть о вольном каменщике. Со старым профессором он живет в полном мире, хоть и разные характеры. Сказать по правде — считаны дни Лоллия Романовича, но ведь не описывать же, как это произойдет; от описания печального автора воздерживается. Первым овощем созрела редиска (Raphamis sativus minor, семейство крестоцветных). Сочная, в меру горька, без единой червоточины, она принесла Егору Егоровичу немалую радость.

— Кушайте редиску, Лоллий Романович, она освежает и возбуждает аппетит, а вам надо поправляться.

За завтраком говорили о новом способе засевания пустынь при помощи аэропланов, а также о кофейных плантациях, ещё о борьбе с налётами саранчи. Лоллий Романович — теоретик, а Егор Егорович норовит заниматься практическим хозяйством: копает, сажает, пропалывает и прочее. Саранчи, впрочем, под Парижем нет. Кроме того, профессор дал следующее полезное указание:

— Имейте в виду, дорогой Тетёхин, что применение трактора в сельском хозяйстве дает значительную экономию рабочих рук.

— Да ведь что же, Лоллий Романович, у нас особой потребности в этом нет. Хотя, конечно, очень интересно.

Первой из роз расцвела «мисс Эллен Вильмо», розовая красавица. Красногрудка вывела троих птенцов и принялась учить их лётному делу. Сначала, жулики, сидели хохлатыми орлами, затем попривыкли, а к концу и не угонишься за ними. Даже профессор смотрел часами и улыбался. Потом цвели цветы летние. Потом зацвели осенние. Был сбор семян. Копали картошку (копал Егор Егорович, а профессор изложил краткую историю проникновения картофеля в Европу и почему нельзя её называть корнеплодом). К сожалению, потом пошли дожди, это уже в сентябре. Домик в общем оказался обитаемым и в дурную погоду.

И вот однажды во вторник месяца октября Егор Егорович особенно тщательно умылся, руки оттер пемзой, побрился и оделся. Кожа от сельских занятий очень грубеет, а вот сердце Егора Егоровича никаким мозолям не подвластно. Перед маленьким зеркалом галстук повязан бабочкой. Заглянем в щёлочку: что это он там такое вынимает из тайного ящика, какой такой запон мягкой замши, что за ленту струящегося шёлка, зачем огороднику белые перчатки? Весь в тайной радости и явном смущении прощается — Егор Егорович с профессором и едет в Париж:

— Я нынче вернусь поздно, с ночным поездом, Лоллий Романович, вы уж без меня поужинайте и ложитесь!

И выходит женихом, помахивая тросточкой.

Третьеклассный вагон постукивает торопливо и бодро, все спутники люди и человеки, всякий думает своё про себя, улицы Парижа нынче веселы и приветливы, хотя после деревни несколько нечистый воздух, и в час условный Егор Егорович становится как бы генералом, и рядом с ним другие генералы, и все так красиво, и все так рады взаимной встрече после долго-го летнего перерыва, брат Русель трясет руку своей оглоблей, брат Дюверже оклеивает обоями приветливости, страховой агент весь в масляном сиянии и нарасхват — до чего милый и приятный человек! И все такие прокопчённые летом и заново отчищенные, так что естественно начинается новая жизнь, дверь закрыта, возжены свечной сладким откликом в сердце Егора Егоровича отзывается стук знакомого молотка: