Михаил Осоргин - Вольный каменщик

— До удивительности вам идёт роль благодетельного ангела. Пожалуй, сейчас я уже мог бы выкурить папиросу без последующих театральных эффектов.

— Выкурим после, закусивши. Только вот хорошо ли вам выходить? А то я могу принести сюда.

Они решают все-таки выйти. Шофёрский ресторанчик, при всей неказистости, известен доброкачественностью продуктов и дешевизной. Разговор начинает Егор Егорович после второго блюда, то есть после варёных овощей, ещё предстоит мясное.

— Я ведь не просто к вам шёл, Лоллий Романович. У меня в голове планы и планы. Множество новостей личной жизни. А кстати, я с похорон большого человека, но это между прочим.

— Профессор усердно жует и запивает кисленьким вином с водой. Настоящее, таким образом, сносно; будущее не представляется важным. У профессора побаливает зуб, и вообще зубы становятся негодными. В старости это естественно и неизбежно. Егор Егорович продолжает:

— События таковы, что мой сын Жорж, он ведь француз, французский инженер, получил место в Марокко, Это прямо замечательно! Мы теперь закажем по антрекоту? Я думаю — с жареной картошкой, её дают много. И вот давайте-ка чокнемся.

Они чокаются. Лоллий Романович, дожевав зелень больным зубом, окидывает собеседника приветливым и несколько удивлённым взором: откуда взялся этот чудак Тетёхин? А впрочем — отличный человек. И с неожиданной жадностью допивает свой стакан, даже зажмурив глаза.

— Получил в Марокко, и неплохие условия. Уж что он там будет созидать — не могу вам сказать; вероятно, он что-нибудь может, раз доверяют. И вот мы говорили с Анной Пахомовной, не поехать ли и ей в Марокко с Жоржем? Будет вести его хозяйство, а то уж он очень молод. Он теперь самостоятельный. Жорж неплохой мальчик и очень рассудительный; как-то они это умеют, такие практичные, прямо замечательно. Стал даже важным, все-таки и место и жалованье, приятно ему. Зовет с собой мать, ну, а мне так, конечно, нечего делать, никак не устроиться, я бы остался.

Жевать мясо больнее, чем зелень, но в мясе чувствуется сила. Только на этом блюде Лоллий Романович догадывается, что был голоден и, пожалуй, все ещё голоден, даже больше прежнего. Он усиленно налегает на хлеб и теперь слушает внимательно.

— Вот я и говорю. Анна Пахомовна уедет с Жоржем и будет, до некоторой степени, обеспечена; там и жизнь дешевле. А мы с вами, значит, попытались бы устроиться в деревне на постоянное жительство. Такой у меня план.

Лоллий Романович старается есть хлеб медленнее, потому что это последний кусок. В Казани он проводил лето в деревне, на берегу Волги. В те времена много работал и издал две книги; в деревне, преимущественно и писал, а зимой работал над лекциями.

— Стали бы мы там жить, огород разводить, мажет быть, курочек или кроликов. Скажите, Лоллий Романович, правда, что кролики так быстро плодятся?

— Из млекопитающих исключительной плодовитостью отличаются мыши.

— Ещё больше кроликов? Ну, мыши нам ни к чему. А вот ещё разводят во Франции голубей.

— Но вы имели в виду млекопитающих?

— Вот я и думаю, Лоллий Романович, если, например, дом отеплить, половину участка вскопать под огород да поставить; скажем, курятник или там для кроликов, то кое-как, может быть, и прокормимся своим трудом. Хорошо бы часть продавать, потому что там налоги, вода, удобренье, за все плати. Я все-таки надеюсь найти и какую-нибудь работишку в Париже, хоть так — время от времени, по счётной части или что. Тоже и кроличьи шкурки можно, продавать.

— Как вы думаете? Все-таки мы съедим ещё что-нибудь сладкое? Или просто сыру?

К сыру потребовался хлеб. Сыр — удивительное блюдо, нормирующее сытость обеда, одинаково необходимое для переевшего и недоевшего. После сыру даже французская папироса кажется ароматной.

План Егора Егоровича серьёзен, и Лоллий Романович слушает терпеливо. Оказывается, что дорогой Тетёхин считает себя в силах поставить в домике отопление, хотя не уверен, что стены будут хорошо держать тепло. Но ведь что же делать? Ночевать под мостами куда холоднее? Что вы думаете — и это может прийти! А вот французы живут и без отопления, жгут горсточку углей в камине — и ничего; ну, там пальцы распухают. У Егора Егоровича последних сбережений едва хватит на приобретение хозяйственного инвентаря — курятник там или голубиная клетка, но не хватит никак на безработную жизнь в Париже. А какое отопление у профессора в комнате? Папиросное отопление! Нет, эту жизнь нужно пересоздать целиком и решительно. Что скажет на это Лоллий Романович?