Михаил Осоргин - Вольный каменщик

И опять действие переносится в обычную обстановку — в третий этаж дома на улице Конвансьон. Не только самостоятельно умывшись, но и поскоблив щеки новым ножичком безопасной бритвы, Егор Егорович в первый раз за месяц надевает пиджачный костюм, внезапно ставший просторным в области центрального отопления. Кофей пьется сегодня за столом, а не в постеле. Газета читается в кресле. Большинством голосов кабинету выражено доверие, впечатления в Вене, прения в палате общин, арестованный банкир оказался благодетелем человечества, позвольте через ваше посредство поблагодарить, концерт возвратившегося из триумфальной поездки по Уругваю, вечеринка лейб-гусаров, трёхсвятительское подворье, баскетболл, требуются набивальщики для кукол, ночной телефон отдела объявлений.

— Не выйти ли мне немного прогуляться?

— Сегодня хороший день. Но не дольше десяти минут, и я пойду с тобой.

Они идут под руку, как бывало в Казани на Проломной улице, когда она была пухленькой Анюточкой, а он важничал жёлтыми выпушками почтового чина. Время — остановись!

Скажите ему — пусть оно остановится! Мы хотим вспоминать о приятном в нашем прошлом; мы и в настоящем хотим если не восторгов, то хотя бы отдыха, потому что силы наши подорваны, мускулы мысли ослабли, устала наша-душа. Должны быть какие-нибудь пределы бесчеловечности — мы их не видим! Мы кривим рот в попытках беззаботного смеха, — но уже и шутить нельзя: получается отчаянная гримаса. В порыве протеста (потому что ведь душат людей, зарубают их топором, жгут книги, последнее утешение и прибежище!) мы на полях припрятанной Библии детскими каракулями рисуем целующихся голубков, стареньких папу и маму на коротких ножках, с одиноким глазом, наползшим на ухо, с растопыренными пальцами, зонтиком и ящиком проходящего трамвая. Мы давно сдались, не помышляем ни о какой борьбе, — только дайте передохнуть одну минуточку, господин палач!

Улица Конвансьон дребезжит хохотом — каков эпилог большой душевной драмы! Егор Егорович смотрит на все и всех глазами ребёнка, которого впервые, вывезли в колясочке. Если бы ему пришлось сейчас подписывать счёта в конторе, он расписался бы почерком Диккенса: «Возвращённый к жизни». Но ещё никто не знает, что прописывать счётов ему больше не придётся, — это в дальнейшем будет делать Анри Ришар. Почтальон деловито шарит в сумке и вручает консьержке пачку писем и газет. Вернувшись домой, приятно утомлённый прогулкой и воздухом, мосье Тэтэкин не сразу поймёт смысл сухих вежливых строк:

«Главная контора имеет честь известить, что с такого-то числа она вынуждена отказаться от чрезвычайно ценных услуг заведующего отделением. Veuillez agreer… expression… distinguees» [101] Примите выражения… (фр.) — (Формула окончания делового письма.). .

Причины, конечно, чисто формальные, но обязывающие: превышение установленного процента иностранцев. «Mon eher monsieur Tetekhine, вы легко поймёте наше огорчение… — Но это будет уже потом, при личном напрасном объяснении. — И действительно, лишь задачи национального оздоровления страны, в связи с затруднениями характера экономического…». — «Как же так?» — трёт себе лоб Егор Егорович, не искушённый в вопросах разумной экономической политики. Известно, между прочим, что все люди — братья. Мосье Ришар, новый шеф конторы, диктует письмо мадемуазель Ивэт. Его уверенный голос не дает сосредоточиться на цифрах апатичному бухгалтеру. В соседней комнате увязывают пачки иллюстрированных изданий, и никто на свете не подозревает, что свершилась некоторая несправедливость, не мешающая, впрочем, жизни продолжаться.

Но ведь это, конечно, только маленький эпизод, и не к нему относятся слова о пышно распустившемся репье бесчеловечности. С первых строк этой повести мы твердим не о малом, а о строительстве мира и миров. И если ущемлённой и обиженной оказалась маленькая букашка, — то и в этом да отразится тождество макрокосма с микрокосмом.

Пальчики, перемазанные; чернилами и красками, посягают на новую грандиозную картину. Живые солдаты стоят палочками, мёртвые палочками же лежат. Танки похожи на корабли, пушки на клистирные трубки. И все это так залито красным, что даже на изнанке картины отпечатки пальцев. Мальчик-художник приучается мыслить национально. Он мечтает быть фельдмаршалом, но, наверное, будет хорошим депутатом или редактором. Сегодня готовится будущее, но ещё можно в нем ошибиться.

Ничего особенно страшного не случилось; во всяком случае, с другими бывает гораздо хуже. Во-первых, нет, конечно, сомнения в том, что Егор Егорович, с его служебным опытом, с его знанием языков, найдет другую работу. Во-вторых, скоро где-нибудь устроится Жорж, он — инженер, а это будет немалым облегчением. Наконец, на переходное время все-таки кое-что остается в банке, а там уладится.