Твой отец говорит, что солдат подобен пальцу на руке гончара, а его товарищи — остальным пальцам. Вражеские солдаты — пальцы другой руки, они супротивничают, ибо никакой горшок одной рукой не сладишь, а гончар — Аллах, и он солдатами мнет мир, как глину, и потому тебе надо гордиться, что ты — палец Господа, а если не гордишься, то смирись. Мать велит почаще стирать одежду, а то кожа воспалится и появится зуд. Ей бы хотелось, чтобы ты снова стал маленьким и не ходил на войну.
Этим заканчивается письмо твоих родителей, доставившее мне при записи массу неудобств и сложностей, поскольку оба одновременно говорят о разном на языке, неизменно раздражающем слух и рассудок. Многие советы и наставления твоей матушки я опустил, поскольку уверен, что ты их выучил наизусть, наслушавшись, пока был с нами. Я вижу, как нежно родные хранят тебя в своем сердце, как сильно о тебе тревожатся, и потому для них было бы неплохо, если б ты сумел поскорее ответить, хотя мне твое письмо, несомненно, доставит еще больше неприятных хлопот.
Хочу прибавить, я давно догадался, что это ты со своим приятелем Мехметчиком воровал у меня из клетки коноплянок и зябликов, подменяя их воробьями. Я также знаю, что это вы таскали у людей обувь, оставленную у черного хода, и ставили ее к другим домам, чем вызывали немалый переполох. Поэтому я считаю, что жизнь без вас стала спокойнее и размереннее, однако не лучше.
Учитель Леонид.
63. Каратавук в Галлиполи: Каратавук вспоминает (4)
У каждого солдата бывает особый друг. Если товарища убивают, со временем обзаводишься новым, но есть лишь одий друг, которого помнишь по-особенному и считаешь лучше всех. После гибели прекрасного друга рана в сердце не даст тебе снова найти такого же.
Я напишу о Фикрете. Его девизом было: «Мне похер, я из Пера [71] Европейский район Стамбула.
». Он был скроен, как грузчик, потому что и работал докером на причалах Стамбула. Совсем не крупный, ростом не выше меня, с мощной широкой грудью и толстыми сильными руками и ногами человека, умеющего поднимать и перетаскивать тяжелейшие штуковины. Я лично убедился, как Фикрет силен, когда он в одиночку поднимал бревна для наката траншеи и без устали таскал раненых, которых мы подбирали в затишье между атаками. Мы ржали, когда он напрягал шею — он жутко выглядел, когда мышцы выпирали. Если случайно с ним сталкивался, казалось, будто налетел на дерево.
Фикрет был уродлив: горбатый нос араба, оттопыренная нижняя губа, один глаз выше другого, усы, походившие на обтрепанный конец буксирного троса, и густая щетина, выступавшая через пару часов после бритья. От него, как от всех нас, воняло козлом, но козлистость его запаха превосходила степень, которую другие могли вынести даже после многодневных и ожесточенных боев в окопах. Окопный смрад шел в таком порядке: трупы, порох, дерьмо, моча, пот. Через пару дней боев вонь Фикрета занимала место между порохом и дерьмом.
В своей испорченности он был честен — это и привлекало. Поначалу он вечно попадал в неприятности. Фикрет заявил имаму, что ему похер Аллах, и похер, святая это война или нет, главное, что приходится воевать. Всех его слова возмутили, а имам настучал, и Фикрета обвинили в поведении, деморализующем однополчан и подрывающем устои. Получив наряды вне очереди, он сказал:
— Похер, я из Пера.
Не вмешайся лейтенант Орхан, Фикрета бы, наверное, расстреляли. Лейтенант приказал ему держать свое мнение при себе, и Фикрет, к счастью, уважавший Орхана больше, чем имама и самого Господа, заткнулся с выступлениями по всем другим темам, которые ему похер.
Он был к тому же отъявленным сквернословом. Спросишь его, где что-нибудь лежит, или где сейчас тот-то, он непременно ответит:
— У твоей мамки в манде.
Обычно произнесший подобное получает нож в горло, но Фикрет говорил это чрезвычайно дружелюбно, будто искренне хотел помочь, и потом, солдаты быстро перенимают друг у друга все самое плохое. «Мне похер, я из Пера» стало всеобщим девизом, хотя только Фикрет действительно жил в этом районе, и вскоре самые благочестивые из нас на вопрос, где что-нибудь лежит, отвечали: «У твоей мамки в манде». До сих пор ловлю себя за язык, чтобы так не ответить.
Фикрет любил прикидываться лентяем и увальнем, но когда приходилось что-нибудь делать, работал дотошно. Дело исполнял быстро, без всяких перекуров. В бою мы всегда находились рядом и приглядывали друг за другом. Не знаю, почему так вышло, никаких поводов для дружбы у нас не было.
Читать дальше