Юрий Морозов - Если бы я не был русским

Молодая работница птицефермы «Красные яйца», расположенной где-то на среднерусской возвышенности, пришед поутру на работу, рассказала своим подругам следующую историю:

— Иду я дескать по тропочке от села к ферме и думаю об моём окаянном Валерке. Пятые сутки ко мне носа не кажет. Иду я, иду, а из-за поворота к пруду вдруг человек навстречу. Сердце прямо кипятком облилось, думала Валерка. Нет, чужой. Идёт будто во сне, худой как велосипед, штанцы и рубашка драные, не молодой, не старый, не поймёшь. Глаза горят, словно у моего Валерки, когда он опохмелиться хочет. Увидел меня, и нет, чтоб как всякий мужик зенками своими всю тебя общупать, опустил их в землю, стал столбом и стоит, ждёт, когда я пройду. Я испугалась, народу-то никого, да прошла мимо и слова не сказала, а он тоже ни гу-гу. Шагов этак через двадцать оглянулась, а его и след простыл. Как будто его и не было. Не к добру это, бабы, глядите как бы у кого бельё стираное с верёвок не убежало или ещё чего похуже не случилось. Был уже раз такой случай.

Сопровождаемый такими и подобными им подозрениями и опасениями, пересекал Серафим пресловутую среднерусскую возвышенность. Путь его не прям был и не скор, только он вовсе и не спешил. Куда бы ему спешить? В густонаселённых районах туго ему приходилось. От одного его вида хотелось кликнуть участкового да препроводить эту карикатуру на образ человеческий куда следует. Рубашка и брюки на нём от сидения и лежания на матушке-земле много хуже смотрелись тех, в которых Серафим за дамочками ухлёстывал. Заросшее тёмной с проседью бородой лицо и давно не стриженные волосы очень живописали его, но, к сожалению, превратили почти в разбойника. Я бы на месте молодой работницы «караул» бы крикнул да бегом от такого подальше. Но у женщин своя на этот счёт психология и, возможно, более справедливая. Ходит эдак разбойничком Серафим уж не первый календарный месяц. Чем он питается, даже я того не ведаю. С моста-то он сиганул без копеечки в кармане. Правда, известно мне, что заходил он в два монастыря на пути своём, один мужской, другой дамский. Но в обоих его приняли, мягко выражаясь, не по-христиански. Накормить накормили, а главы преклонить не позволили. По укоренившейся привычке городского жителя, даже убегая от человечества, он всё же искал помощи у людей. Но люди отвыкли ценить и понимать странников — как вид здорового и свободного человека иногда вызывает буйный приступ у пациентов психолечебницы, так вид странника бесит нынче людей, привыкших странствовать от работы к магазину, а из магазина домой.

Но Серафиму повезло. Он встретил настоящего странника по святым обителям, находящегося в ладу и с законом, и с человечеством, но тем не менее шатуна по натуре. Столкнувшись с Серафимом на перекрёстке лесной и шоссейной дорог, он углядел в нём нечто для себя занимательное и увязался вслед. Как ни хитрил Серафим и ни угрюмничал, язык его не отсох, уши слышали и пришлось вступить ему в уклончивую беседу, а затем узнать и адрес обители, где можно было попытать ещё раз счастья жить в человечестве, без людей. Шатун имел некоторые средства и для ускорения пробы подвёз Серафима на кое-каком транспорте в нужное место. На время переезда одолжил он ему свою запасную рубаху, но потом отобрал всё же.

Обитель понравилась Серафиму, и, рекомендованный настоятелю шатуном, которого тут хорошо знали, отведён был Серафим в маленький флигелёк или даже сарайчик за двухэтажным зданием монастыря. Обладание сарайчиком на правах рабочего по хозяйству обители потрясло Серафима, и он долго не мог поверить тому, что на грешной земле для него ещё осталось немного места. Правда, настоятелю непременно хотелось иметь какой-нибудь документ, удостоверяющий личность Серафима, но в предварительном разговоре обещанием «как-нибудь на днях съездить за бумагами домой, после того, как он оглядится», сомнение на время устранилось.

С нетерпением и даже некоторым исступлением набросился Серафим на работу. Обитель стояла довольно далеко в стороне от современных коммуникаций, и подвоз продуктов и выезд настоятеля в «мир» совершались на повозке о двух лошадях. Братии насчитывалось всего 12 человек, всё больше людей в возрасте, кроме одного, лет приблизительно Серафимовых. Серафим ухаживал за лошадьми, задавая им корму, таская воду и выгребая навоз, копал огороды и обслуживал кухню, рубил дрова и мыл полы. Много ещё всяких мелочей приходилось на его долю, но опустим их. Настоятель, в общем-то не вредный, деловитый пожилой человек, был в восторге от служебного рвения Серафима, но не забывал при каждой встрече напомнить о «бумажках». «Пока ничего, живи, а наедет кто из епархии или, не приведи Господь, нагрянет какой начальничек из района, тогда дело плохо, надают всем по шапкам, а то и закроют обитель, если участковый пронюхает».