Юрий Морозов - Если бы я не был русским

И вот в канун какого-то полузабытого теперь революционного праздника, который раньше отмечали и стар, и млад, так как привычка была такая — праздновать всенародно, что под руку подвернётся, в призадумчивом своём настроении и с тремя гранатами шампанского оказался Волк в квартире своих знакомых скандинавок. А там уже гуляли напропалую, и даже Изольда была в менее скандинавском настроении, чем обычно. И Волк, распив бутылочку-другую, решил не затягивать прыжок. Завёл он Изольду в одну из пустующих комнат её большой квартиры и изложил напрямую, что любит её и желает её, да, желает, непременно сейчас, потому что все отговорки про то, что — «это» только после свадьбы, ему ни к чему. Завтра он предлагает ей идти в загс, но сегодня она должна позволить ему всё. И молодой, не ободранный ещё жизнью Волк изложил ей свой взгляд на взаимоотношения полов. Что секс должен быть прост и естественен, как дыхание. А ведь невозможно дышать с задержками на неделю, день или даже пять минут. И ещё он добавил, наверное, загадочную для неё фразу про то, что «его самолёт уже горит». «А мой ещё в полном порядке», — ответила она не менее загадочно, открывая дверь и оставляя Волка в пылающем одиночестве.

Это потом, гораздо позже, с уже наметившимся пунктиром серебряной чеканки в рок-кудрях тот же Волк скажет:

«Да, если бы не страх перед СПИДом или даже обыкновенным сифилисом, если бы не вечная опасность стать нежеланным отцом или спонсором по устройству более или менее приличного аборта, если бы не эта долгая и однообразная, по сути, диванная возня, если бы женщины тут же не требовали повторения только что проделанного, если бы не чувство опустошения не только тела, но и души, да если бы ещё не эти чересчур физиологические запахи, сопутствующие любви, то секс был бы приятной вещицей».

А пока он раздумывал обо всём понемногу, в оставленную полуоткрытой дверь заглянула младшая сестра. И он внезапно совершил прыжок вместе с ней, а потом с ней же в охапке приземлился прямо в «мотор» и примчал к себе домой. Дома никого не было, ибо родители отдыхали от трудов своих на даче. И он, испытывая странное и мучительное чувство близости к Изольде, всю ночь совершал то обычные, то комбинированные, то затяжные прыжки с её сестрой. А наутро они по настоянию Волка пошли в загс.

Вначале всё было хорошо, потому что просто: развлечения, секс, игра в жизнь, концерты. Потом жена стала его ревновать. Ревновала к Изольде, старым знакомым, женским голосам в телефонной трубке, поклонницам на концертах, игре на гитаре и даже к тому, что он мог заниматься с ней любовью сколько угодно. Ей снились бесконечные сны на эту тему. Утром она рассказывала их Волкову, жадно и пытливо вглядываясь ему в лицо, и от каменной безответности его приходила в отчаяние. Жизнь превращалась в медленное шизофренирование.

На лестничной площадке рядом с их квартирой жила ничем не примечательная, но миловидная девчушка в возрасте, в котором уже надо начинать что-то делать с собой, особенно со своим телом, не желавшим только учиться, только работать или только ходить в бесчеловечной пустоте. И приснилось однажды жене, что потоптал эту соседку Волк своими мохнатыми волчьими лапами. А несколько дней спустя, утром, когда жена была на работе, девчушка постучала в их дверь, и простодушно попросила Волкова, «нет ли у него какой-нибудь хорошей музыки». И Волк, до пророческого сна жены не обращавший на соседку ни малейшего внимания, вдруг решил проверить истинность сна. И всё случилось, как было предсказано. Жена попалась им на пороге, когда Волк выпускал пташку из клетки обратно, теперь уже в очеловеченную пустоту. Лицо жены отобразило сложный зигзаг чувств, но Волков сказал веско: «Спокойно. Это всего лишь сновидение».

Следующий сон был о том, что некто будет мстить Волку за свою поруганную любовь — и что же… На другую ночь кто-то поджёг их дверь, предварительно обильно полив её бензином. Дверь сгорела так, что пришлось ставить новую, а Волков слегка стал побаиваться ясновидческих способностей жены.

Но вот однажды утром она произнесла только одно слово; «Изольда» (давно уже по примеру Волкова называя так свою гордую сестрицу). И в тот же день Волк полетел к ней, экзистенциальной скандинавке. И когда она открыла дверь, не сказав ни единого слова, облёк в единый мучительный поцелуй её всю: ноги, руки, шею, лицо… И Изольда стала героиней его личного, волчьего эпоса, но героиней, не любящей и тоскующей о нём, а смирившейся под ударами гордого одиночества и непонятной печали. И больше встречи с ней не повторились. Изольда ужаснулась своему падению с мраморного пьедестала, а Волков резко излечился от неразделённой любви к мифу.