Юрий Морозов - Если бы я не был русским

Сели за стол. Оля пила, едва пригубливая, а всё больше подливая дорогому гостю. Быстро захмелевший с голодухи и отвычки от благородных вин Ивэн уже не так борзо рвался вон, в одиночество улиц. Исчезнувшая на некоторое время Виктория к удивлению Ивэна возникла за столом уже с накрашенными губками и припудренным носиком, а также в джинсовой мини-юбке и модной американской майке. «Кажется, стопроцентная нимфетка», — подумал Ивэн и сам удивился безапелляционности своего суждения в абсолютно незнакомом ему, да и не особенно интересовавшем доселе вопросе. А новоиспечённая сестра Лолиты Первой тоже выпила рюмку вина и, включив не слабый импортный видик, поставила кассету с музыкальными видеоклипами. В подборке клипов оказались и любимые Ивэном «Роллинги», отчего он совсем размяк и опомнился только, когда Оля стала выпроваживать Викторию спать.

Когда они остались вдвоём, Оля достала из серванта французский коньяк и разлила по рюмкам. Ивэн стал отказываться, утверждая, что он должен идти, и ему неудобно. Оля же утверждала, что налитый коньяк должен быть выпит, так как не выливать же его, а к тому же, он не должен оставлять её одну, ну хотя бы ещё с часик. Наконец Ивэн согласился остаться ещё на час и выпил свою рюмку. Коньяк был бесподобен на вкус, мягок, как мякоть девичьих губ и ароматен, словно можжевельник, вымоченный в духах «Нина Риччи», но, о, ужас! При полной, как ему казалось, ясности мыслей, он не мог встать с дивана и сделать хотя бы один шаг. А Оля, пригасив свет, давно уже без халатика, сидела у него на коленях, целовала его в шею и напирала своими спущенными с поводков «затворницами» на его выпотрошенную из рубашки грудь. Он слабо отталкивал их… а она, бормоча ему на ухо «Саша, Саша», рвала с него и брюки.

Ивэн отбивался от неё уже не на шутку, но в глубине души испытывал нечто, близкое к наслаждению, от власти над голой и униженно бьющейся о него, как волна о камень, женщиной с тёмными, во весь глаз зрачками. Впрочем, наслаждался своим садизмом даже и не он, Ивэн, а как будто кто-то другой, карликового роста, вечно прячущийся в самом тёмном углу его сознания, а сегодня высунувший нос, потому что… да, потому что карлики (он где-то слышал это) обожают вино, женщин и всякие провокации. А ему, Ивэну, к чему всё это, тем более, что подобное сегодняшнему в его жизни было уже не раз и не два: мажорские и не очень квартиры с видиками и без, вино, дешёвое и дорогое, женщины одетые, раздетые, наполовину и голые совсем…

— Ну и что, — прошептал чей-то, до судорог знакомый голос, — этого вина и этой женщины ты всё-таки не пробовал, и потом, может быть, случится что-нибудь ещё, более интересное. Ты не забыл о Лолите, то бишь Виктории?

Сквозь окна осторожно просеялся лунный свет, и в его фосфорном сиянии Ивэну померещилось, что карлик, осмелев окончательно, высунул из-за его спины свои маленькие цепкие ручки, и они, всё удлиняясь и становясь похожими на его, Ивэна, руки, осторожно касаются пальцами Ольгиных грудей, формуя их соски в то неуловимо прекрасное, что всегда получалось у них с Илоной. Но Олины «затворницы» были мертвы к этим нежным касаниям, и тогда карлик стал давить и тискать их всё сильнее. Последнее, что он вытворил перед тем, как сам Ивэн, откинувшись на спинку дивана, со свистом улетел в бархатную можжевеловую тьму, было какое-то трудновообразимое порнографическое безобразие, но, слава Богу, он, Ивэн, был здесь уже ни при чём.

Проснулся он от того, что озяб. Дверь на балкон была приоткрыта, и утренний сквозняк чуть-чуть колыхал кремовые занавеси. С удивлением обнаружив на своих коленях уткнувшуюся в них лицом незнакомую голую женщину, он осторожно снял её с себя и, боясь разбудить, так и оставил в полусидячей позиции у дивана. Когда снимал и укладывал рядом с телом её левую руку, заметил на внутреннем локтевом сгибе несколько тёмных, как мушиные следы, пятнышек. Застёгиваясь, он поспешно вышел в коридор и сразу же направился к выходу. Но сложная система каких-то мудрёных замков со штурвальчиками, как для наводки артиллерийского орудия, чужому не поддавалась. В раздумье он пошёл было обратно и столкнулся с выходящей из ванной комнаты точно в таком же халатике, как у мамы, Викторией. Губы её не были накрашены, нос не припудрен, и выглядела она натуральной пятиклассницей, по ошибке влезшей в халат малорослой гетеры.

— Ты уже сам встал, а я хотела будить тебя. Как бы Сашка не нагрянул. Он всегда под утро заявляется.

— Какой Сашка? Тот, что вас бросил?