Михаил Попов - Паническая атака

«Сначала было страшно, ну что я им скажу, не деньги же возвращать. Оделся в старье, на клюку посильнее припал, пугай меня быками своими, вот я весь!»

«Весь, до дна, удивительное ощущение — кончился Михал Михалыч, вычерпался. Того человека, того прежнего человека уже нет. Подергался под конец и рухнул. Говорят, из остатков прежней личности надо теперь строить здание личности новой, но это легко сказать».

«А я решил — хрен с ним, заготовка есть, поскребу по сусекам, к этим пяти главам про капитана Родионова здесь сделаю пристроечку, там. Сквозную линию, пусть тоненькую, одну. Они и не сообразят, в чем дело. Родионов — личность уже известная, а мы фамилию заменим. Главное, чтобы объем».

Но потом уж я не смог навещать эти собеседования, да и Артем, как выяснилось, тоже. Завербовался в предвыборную команду где-то в Подмосковье и стал протаскивать директора одного завода в главы администрации. Поразительная жизнеспособность, я и ум не знаю как тут приложить к такому заданию, а Артем уже строгает листовки, выпускает газеты, сыплет слоганами и лидирует в гонке. Его бы с таким талантом на самые верха, он бы и Зюганова придумал как протащить в президенты.

А у меня настали черные дни. Закапал главный кран в ванной, и, таким образом, остался я без единственной облегчающей жизнь процедуры. Это и в лучшие времена могло меня выбить из колеи, а тут совсем порушило. Не станешь же окатываться раз за разом ледяной водичкой, когда пятый день ни маковой росины во рту. Притащился в нору к сантехникам, они бодро чифирили: бутерброды со вкусными плавлеными сырками, докторская колбаса. Отвернувшись в сторону и поджав ноздри, я пожаловался на кран. Во мне настолько не было никакого напора, что они долго вообще меня не замечали, несмотря на мой рост и гнусавую песнь. Жевали, глядели в квадратный немой телевизор, где приседал и подпрыгивал на насекомых ногах Киркоров. Без звука он был даже лучше.

Наконец мне обещали, что навестят.

И я снова побрел к Ганнушкину, ибо было мне не просто чрезвычайно худо, а становилось все хуже и хуже. И не в одном только отсутствии горячей воды дело. Отчаяние мое усугублялось мыслью о том, что терплю я поражение на своем любимом поле. Всегда голодание выручало, все гастриты, холециститы, простатиты, наплывы давления — все снималось одной неделькой на голом кипятке. Легчать начинало уже с третьего дня. А теперь вот не ем шестой, а душит меня шея и нарывает спина, как будто и не начинал голодать. Пойду-ка я в то место, где собраны специалисты в этой редкой области, тем более что идти недалеко и дорога разведана.

Проскользнув мимо регистратуры — подозрительность тамошних теток была мне неприятна, — я поднялся на шестой этаж, мысленно всплыв из мрачного подвала обычной психиатрии на поверхность, освещенную добрым солнцем естественных методов. Я хотел открыться заведующей отделением и сообщить о своем шестом дне и поговорить как посвященный с посвященной. Ей, несомненно, приятно будет встретить еще одного энтузиаста.

Ее не было на месте. Я прошелся по коридорам, поглядывая сквозь стеклянные двери внутрь палат. Серый осенний день заливал их тусклым, депрессивным светом. Далеко не все кровати были заняты. Редкие больные лежали поверх покрывал с неподвижностью личинок.

— Вы кого-то ищете?

Я сказал равнодушной женщине, местной сестре, что хотел бы с кем-нибудь поговорить о лечебном голодании, а вот Татьяны Сергеевны нету.

— Вы к ней записаны?

Я промычал что-то и, кажется, обошелся без прямой лжи.

— Может быть, профессор Калещук вам поможет. Профессор!

Проходивший мимо старикан в халате повернул в мою сторону суровый профиль с выдающейся чуть не на три сантиметра густой седой бровью. Выслушав мой лепет, велел:

— За мной.

Усадил перед собой в кабинете. Выслушал. Нарисовал на полировке голого стола ельцинское изобретение — загогулину.

— Знаете что?

— Нет, — выдохнул я осторожно, почему-то готовясь услышать что-то успокоительное, вроде «потерпите еще денек-друтой и станете здоровее дерева».

— Бросьте вы это!

— Что?

— Начинайте выходить. Соки, протертые овощи вареные. Как положено. Вы же сами сказали, что знаете как.

— Знаю. Но я думал…

— Нечего тут думать. Выходите, пока совсем не раскачали серьезную симптоматику. С эндогенной депрессией шуточки нехороши.

В голове у меня было жалко, мысли валялись, я пытался поднять одну, другую за шиворот, но они норовили забиться куда подальше, залечь.