Плоть была претворена в Слово, но это не сделало ее «бронзы литой прочней». Зато уравняло в правах с духом, наделило наше томление, нашу страсть к преходящему, ускользающему, прекрасному, тленному телесному миру всеми чертами экзистенциальной тоски.
Алексей МАШЕВСКИЙ.
С.-Петербург .
Новая биография Пушкина
И. Сурат, С. Бочаров. Пушкин. Краткий очерк жизни и творчества. М.,
«Языки славянской культуры», 2002, 237 стр
«У нас нет биографии Пушкина!» — вероятно, это ощущение не покинет нас никогда, сколько бы раз его биография ни была написана.
Людям часто кажется, что они лишены того, чем обладают. Так в золотой век русской словесности раздавались горестные восклицания: «У нас нет литературы!», «У нас нет критики!». Но проблема биографии Пушкина, пожалуй, к этому не сводится.
Почему невозможно написать ее так, чтобы чувство удовлетворения наконец возникло у всех? Прежде всего — потому, что у каждого, кто будет читать такую книгу с пристрастной заинтересованностью, — «свой Пушкин». У кого-то — «мой», у кого-то — «наш». Но в любом случае — будь то индивидуальная духовная связь с его творческим миром или корпоративно выработанные отношения с ним (как в академической и альтернативной ей «московской» пушкинистике) — «свой Пушкин» ревниво оберегается. Чуждый взгляд вызывает гнев, раздражение или насмешку. Имеется, однако, и другая, гораздо более глубокая, причина.
Однажды протекшая жизнь Пушкина, завершившись, обрела в своем инобытии природу подлинного мифа, который в принципе не может быть рассказан одним-единственным способом. Вряд ли кто-нибудь смог бы удовлетворительно объяснить, почему «это случилось», — как нельзя объяснить, почему Пушкин — «наше всё» (можно лишь выставить сотню причин — но вопрос все равно останется неисчерпанным). Это событие свершилось «силою вещей», его можно лишь констатировать как таинственный, но неопровержимый факт.
Всякий миф неизбежно вариативен — и каждая его вариация восходит к некоему единственному инварианту, который тем и отличается от своих многочисленных воплощений, что принципиально невоплотим. Эта простая модель трудно дается современному сознанию. Те, кто освоились в сфере виртуального, хорошо знакомы с вариативностью любого феномена — но редко сопрягают вариативное с измерением, которому принадлежит неосязаемый в своей незыблемой единственности инвариант. Те, кому привычнее мыслить старым, традиционным способом, нуждаются в осязаемо-определенном, а потому хотят видеть инвариант воплощенным и вариации расценивают как его воочию представленное выражение.
Любая биография Пушкина — лишь вариант его жизни, но любой заинтересованный читатель традиционной закалки будет искать и не находить в ней совпадения с инвариантом. Неудовлетворенность будут объяснять по-разному: неполнотой вовлеченных в повествование фактов, тенденциозностью избранного угла зрения или, наоборот, слабостью концептуального начала…
Я уверена, что «краткий очерк жизни и творчества» Пушкина, написанный Ириной Сурат и Сергеем Бочаровым, подвергнется именно такому суду. Но точно так же я уверена в том, что эта книга принесет много радости и пользы. Скорее всего, она принесет их тем, у кого еще нет «своего» Пушкина, тем, у кого встреча с пушкинским мифом еще впереди. Иными словами — тем, кто не обременен ни грузом сведений, добытых пушкинистикой, ни предвзятым отношением к ним.
Пролегомены — один из труднейших жанров, и именно к нему следует, по-видимому, отнести рецензируемую книгу: она служит прекрасным введением в мир Пушкина, открывает горизонты этого мира, не ограничивая читателя в выборе дальнейшего пути. Книга написана легко, лаконично — и спрессованный в ней объем сведений воспринимается так же легко и быстро. Что же касается ее краткости, акцентированной в названии, то она создает совершенно особый эффект. Сжатые на пространстве двухсот с небольшим страниц, события жизни Пушкина стеснены в этом объеме так же, как были они стеснены в катастрофически малом объеме отпущенного ему жизненного времени, — и плотность этих событий, внешних и внутренних, ощутима при чтении почти физически.
Порою в один абзац, через точку с запятой, оказывается вмещено то, что могло бы составить содержание нескольких глав:
«В январе 1833 г. у Пушкина возникает новый замысел автобиографических записок; с февраля он начинает сбор материалов по восстанию Пугачева и активно занимается этим всю первую половину 1833 г. — постепенно замысел истории Петра вытесняется работой над „Историей Пугачева“, первоначальный текст которой готов уже 22 мая; в марте впервые выходит полное издание „Евгения Онегина“ (СПб., 1833) — восемь глав с „Отрывками из путешествия Онегина“; в июне Пушкины переезжают на дачу у Черной речки; 6 июля у них рождается сын Александр; тем временем материальные проблемы у Пушкина нарастают, он делает долги; 22 июля Пушкин обращается через посредство Бенкендорфа к царю за разрешением уехать на 2–3 месяца в Болдино, Оренбург и Казань, просьба мотивируется необходимостью дописать „роман, коего большая часть действия происходит в Оренбурге и Казани“ (XV, 70), — своей работы над „Историей Пугачева“ он пока перед царем не афиширует».
Читать дальше
