Эфраим Баух - Завеса

Первого мая тысяча девятьсот девяностого Еврейское Агентство объявило о рекордном числе евреев, прибывших в Израиль. Второго мая в Андижане вспыхнул погром. Разграблено было около ста магазинов, подожжены тридцать две квартиры, принадлежавшие евреям. В следующий раз будем убивать евреев, – грозились погромщики.

Двенадцатого декабря глава правительства Израиля Ицхак Шамир встретился в Вашингтоне с министром иностранных дел СССР Шеварднадзе.

Двадцать шестого декабря было официально объявлено о всестороннем восстановлении дипломатических отношений между Израилем и СССР.

Дело казалось неслыханным: к концу года в Израиль приехало двести тысяч репатриантов.

Цигель пытался это обсуждать с Орманом, зайдя к нему как-то вечером. Цигеля почему-то особенно поражало, что часть репатриантов плывет на кораблях из Одессы через Босфор и Дарданеллы.

Орман же отвечал на это явно загадочно и даже как-то пугающе:

«Чтоб дух витал над водами – необходим ковчег».

– Просто какая-то лестница Иакова, – пытался Цигель быть на уровне Ормана, – но ведь и опасно. Сколько шпионов может сюда пробраться.

Ответ бросал Цигеля в дрожь:

– Лестница может вести к Богу, но и на виселицу. Знаете, я заметил, что в последнее время у вас одышка. Постоянная нехватка свежего воздуха гонит человека днем и ночью, заставляет все время куда-то бежать.

– Я вам говорю об опасности массовой репатриации, а вы мне о нехватке свежего воздуха.

– Шпионы были, есть и будут, потому что любовь и голод правят миром, а все остальное выдумано человеком, когда он сыт, бдит и между ног чудит.

– Кого вы так сосредоточенно рассматриваете?

– Это снимок венгерского еврея Георга Лукача, знаменитого критика-марксиста. Но я не его рассматриваю, – сказал Орман. – Меня интересуют лица на втором и третьем плане, мимолетные гримасы человеческой плоти, вечно толпящийся, глазеющий человеческий фон, их нескрываемое любопытство, жажда отметиться на фото, вспышкой остаться после своего исчезновения в небытии, в котором они, по сути, и обретаются. Я думаю, желание пребывать в таком небытии может быть мечтой лишь крота-шпиона, заушателя, осведомителя. С одной стороны, он должен раствориться, испариться, обратившись целиком в слух и глаз. С другой же стороны, – жить в вечном страхе: умереть под забором или сгнить в тюрьме, и быть похороненным под камнем с надписью «Неизвестное лицо».

– Ну, и фантазии у вас, скажу вам, – хрипло сказал Цигель, лицо которого покрылось бледностью и потом.

– Вы себя плохо чувствуете?

– По моему, отравился, – Цигель быстро ретировался домой, так и не сказав, зачем пришел. Может, и вправду Орман о чем-то догадывается: слишком часто в последнее время говорит о шпионах. Хотя на этот раз разговор о них завел сам Цигель.

Все эти перлы Ормана Цигель тут же, придя домой, записывал и аккуратно вносил в досье, собирая материал на соседа, вырезая его статьи из газет и копируя их в библиотеке.

В этих делах Цигель был педантом. Дали задание – следует его выполнить в лучшем виде.

Тревога же Цигеля не оставляла, и он пытался научиться жить с ней в ладу: просто не обращать на нее внимания. Но непривычно долго никто не выходил с ним на связь, а материала накопилось предостаточно. Он буквально шел в руки, и держать его на квартире было опасно.

Однажды, в часу десятом утра, на выходе из банка, который располагался на первом этаже здания, в котором проживал Цигель, кто-то легонько тронул его за локоть. Незнакомый мужчина одними губами произнес: «Привет от Аверьяныча».

Отошли в сторону, как добрые знакомые.

– Сегодня и завтра у вас ночная смена. Завтра, в это же время, посетите садик на возвышении, напротив вашего дома – сквер Раппопорта. Сквер почти всегда пуст. Днем там изредка собираются несколько наркоманов, к ночи – гомики.

Назавтра, как бы ненароком, Цигель зашел в садик подышать свежим воздухом. Самое любопытное, что за столько лет проживания напротив, он этот сквер даже не замечал. Также не заметил неожиданно возникшего уже знакомого собеседника, словно бы сотканного из воздуха в этот миг перед Цигелем. Это было в порядке вещей и радовало Цигеля не менее чем пение птиц в этом небольшом оазисе, всего лишь цепочкой деревьев и кустов отделенном от шумной Иерусалимской Аллеи.

– Ситуация несколько изменилась. Время от времени пока будем встречаться здесь. Или вас смущает, что место слишком близко от вашего дома, и мы можем быть замечены вашими знакомыми? Вы же профессионал, – польстил связной Цигелю, – не замечали ли вы хотя бы малый намек на слежку?