Эфраим Баух - Завеса

Но, читая о начале деятельности Калмановича, Цигель просто видел себя. Как и Цигель, тот согласился доносить на каунасских евреев, время от времени сообщая все, что происходило в их среде, кто что сказал, где, когда и кому. Все это было не столь важно. Главное, что доносчик все более подпадал под власть своего куратора. Калмановичу предложили уехать в Израиль вместе со всей семьей при условии, что он станет агентом КГБ в Израиле, и он согласился. Прошел подготовку в знакомой Цигелю шпионской школе под Москвой, истинной «альма матер», где их учили секретам шпионского дела: шифровке, написанию отчетов, налаживанию связи с ведущим, способам оторваться от слежки.

Последнее наставление он получил от главного босса, руководителя второго отделения внешней разведки генерала по кличке Владимир. После ульпана ушлому Калмановичу удалось стать функционером Рабочей партии Израиля МАПАЙ. Он даже пару раз встречался с главой правительства Голдой Меир. Службе безопасности не очень нравилось это сближение молодого репатрианта с верхушкой Рабочей партии, и все же контрразведка смотрела на это сквозь пальцы.

«В течение пяти лет, – писалось в газете, – он стал миллионером, у которого была вилла в Афеке, квартал в северном Тель-Авиве, дом в Монте-Карло и квартира в Лондоне. Неясно, каким образом за столь короткий срок он обрел миллионы. Советская разведка не была столь щедра, больше упирая на лесть и патриотизм. По расчетам службы безопасности Калманович за шестнадцать лет шпионажа получил от КГБ, примерно, сто тысяч долларов, то есть, примерно, шесть тысяч в год».

С этим Цигель был абсолютно согласен, перечитывая без конца эти строки. Платят мало. Так вот.

Но какую информацию требовали кураторы от Калмановича? Оказывается, они возложили на него миссию – найти контакты с израильской службой разведки с целью собирать информацию об учреждениях и общественных организациях, которые занимались антисоветской деятельностью, и его работа в отделе пропаганды Рабочей партии виделась им верхом достижений.

Но ведь этим занимался и Цигель, и это было лишь небольшой частью его информации. Главным было все то, что он, рискуя головой, добывал на военно-воздушной базе. Выходило, что он может получить гораздо больший срок, чем Калманович.

Самое невероятное, что у того не нашли никаких вещественных доказательств. Все основывалось лишь на вырванном от него признании.

Слаб оказался, курилка. Давили, видно, сильно, он и раскололся. Рассказывал о своих встречах в Восточном Берлине с высокими чинами КГБ, но это вовсе, по мнению газеты, не говорило о важности Калмановича. Просто, таким образом, Советы привечали своих клевретов из органов поездками за границу, что в те годы считалось немалой наградой.

В мае 1987 года Калманович был арестован в Лондоне.

После десяти месяцев процесса при закрытых дверях, Калмановича осудили на 9 лет тюремного заключения.

Все, что начало твориться в мире, с которым Цигель был напрочь связан пуповиной, подступало комом к горлу Цигеля, словно некто невидимый, но весьма ощутимый, планомерно душил его, оставляя лишь маленькую щелку для дыхания.

Жернова времени вершили свое дело.

Наступил год восемьдесят девятый.

Шквалом сместило и смяло карту Восточной Европы. Стена, которая тщилась стать вровень с Кремлевской и Китайской, рухнула. Кто-то вспоминал слова молодого Ленина: «Стена-то гнилая, ткни, и развалится». Орман отлично знал эту гнилость: прежде чем рухнуть, погребла она под собой десятки миллионов жертв.

Дымились развалины империй.

Открывались святая святых – алтари диктаторов самых, что ни на есть «народных»: ничего нового, опять золотые дворцы в стиле Нерона. Чаушеску дряхлым стариком, вместе с женой, доковылял с трудом до какой-то невзрачной стены, у которой был застрелен, как блудный пес.

События шли в прямой телевизионной трансляции, в реальном времени, более того, в цвете, тут же на глазах становясь историей.

Ошеломленный мир смотрел, как туристы растаскивают на сувениры каменную крошку Берлинской стены.

Более всего потрясало, что в этом гибельном апокалиптическом мире человек ухитрялся жить скучной однообразной жизнью изо дня в день.

Цигеля невозможно было оторвать от газет и телевизора.

При этом, с какой-то отчаянной активностью он продолжал собирать данные и фотографировать все, что попадалось под руку и по его мнению было значительным.