Здравствуй, Леваневский, здравствуй, Ляпидевский!
Здравствуй, Водопьянов, и прощай!
Вы зашухарили, „Челюскин“ потопили,
А теперь червонцы получай!
За столом воцарилось мертвое молчание. Кто-то хмыкнул, кто-то тихо захохотал, уткнувшись лицом в ладони… К Васильеву быстро подошли люди в форме, аккуратно взяли его под руки, вежливо и быстро вывели из-за стола, проводили за пределы Кремлевского дворца и оставили в покое уже за воротами».
Тут бы — no comments.
Но, извините, профессиональный зуд: откуда все это известно? Присутствовали многие, но кто описал — где, как, когда? Как этот очевидец (помните: врет, как очевидец) был настроен по отношению к поэту? Сам Васильев рассказал? Кому? Где? Когда? Из текста это не ясно. Можно подумать, что сам биограф парил в тот момент — незримый — под потолком, а потом вылетел за кремлевские ворота… Но тогда он мог бы немало рассказать о тайнах Кремля.
— 3
Эдуард Лимонов. Моя политическая биография. Документальный роман. СПб., «Амфора», 2002, 302 стр.
«В связи с отсутствием оперативной связи между издательством и автором, содержащимся под стражей в СИЗО ФСБ России, книга выходит в авторской редакции, без сверки имен и дат».
Не роман, конечно. Роман — это, пожалуй, преувеличение. Просто рассказы о партии (национал-большевистской).
Книга, написанная в тюрьме подследственным, но еще не осужденным, — это особый жанр: надо хорошо выглядеть перед соратниками и в то же время не дать на себя материал следствию.
Лимонов, похоже, справляется. Не знаю, похвала ли это.
«Хвалить книги фашиста, сидящего в тюрьме, — вроде как самому становиться немного фашистом. Ругать — солидаризоваться с „правящей кликой“», — мучается модный литератор Илья Стогоff («Книжное обозрение», 2002, № 27–28), рецензируя также написанную в предварительном заключении лимоновскую «Книгу воды» (М., «Ad Marginem», 2002).
А я, как всегда, читаю периодику.
«Он выбрал свой путь — путь вечной молодости. Кто бы из стареющих писателей (а „подростку Савенко“, между прочим, под 60 лет!), да просто кто бы из стареющих мужиков не захотел стать кумиром пятнадцати-двадцатилетних недорослей и недорослиц? Но за это удовольствие надо платить — а платить-то, кроме Лимонова, не готов никто. <���…> Лимонов — надо снять перед ним за это шляпу — и не визжит, терпит, ведет себя достойно своей „статьи“…» — пишет Леонид Радзиховский («Время MN», 2002, № 116, 9 июля).
Ну, неправда ваша. В опубликованном открытом письме из Лефортова к министру культуры Михаилу Швыдкому Лимонов прибег к последнему средству национал-большевика, публично объявив себя гражданином французской республики [15] Буквально: «Министру культуры Михаилу Швыдкому. <���…> То, что я сижу в тюрьме, — позор правительству, которого Вы, господин Министр, являетесь частью. <���…> Помимо всего, я еще гражданин Франции, и в январе о моем аресте стало известно президенту Жаку Шираку. <���…>» («Литературная газета», 2002, № 13, 3–9 апреля).
. Когда я развернул этот номер «Литературки», на моем рабочем столе лежало коллективное письмо к Путину и Патрушеву в защиту Лимонова, которое и мне предлагали подписать. И тут — это. Ах ты <���…>, подумал я. Писатель — как мне все уши прожужжали, — наверно, не должен сидеть в тюрьме, а вот французский гражданин может и посидеть. Особенно французский гражданин, организующий в России радикальную — по признанию самого организатора [16] «Вы считаете свою партию экстремистской?» — спрашивает журналистка Ольга Алленова. «Я считаю ее радикальной», — отвечает Лимонов («Коммерсантъ», 2002, № 118, 10 июля).
— партию из наших детей. (За них тоже Ширак заступится?) Мне — гражданину РФ — это очень не нравится.
Ну и не подписал письма.
И книжку эту — в минус, в минус…
Владимир Войнович. Портрет на фоне мифа. М., «ЭКСМО», 2002, 192 стр.
Портрет — это портрет Солженицына. На фоне солженицынского же мифа. (Потому что у Войновича мифа нет. Это многое объясняет.)
По сути: автопортрет Войновича на фоне портрета Солженицына на фоне солженицынского мифа. «Это ж надо так себя на другого человека замотивировать, чтобы сделать его главным персонажем на празднике собственной самости!» — удивился Дмитрий Бавильский («Как нам обустроить Солженицына» в «Русском Журнале» ).
Лейтмотив «Портрета…»: Солженицын не так хорош…
Не так — как? Ну, не так хорош…
Стиль Войновича-моралиста: «Арестованный в конце войны офицер Солженицын заставил пленного немца (среди бесправных бесправнейшего) нести свой чемодан. Много лет спустя он вспомнил об этом, написал и покаялся. Но меня удивило: как же не устыдился тогда, немедленно, глядя, как несчастный немец тащит через силу его груз?..»
Читать дальше
