То, о чем я сейчас, волнуясь, скажу, представляется мне очень важным. Взгляните на порядок слов в этой фразе: «…заглушала терзавшую Тютчева неусыпно неприязнь». Два последних слова как будто толкаются — виновата инверсия. Но дело в том, что инверсия — это способ разбудить спящую интонацию письменной речи (такой же, как в стихах, — пауза в конце строки), благодаря инверсии начинает звучать голос. Отчетливо слышен растрепанный говорок, увлеченный предметом мысли, не стилем (по-другому, чем у Толстого, но тоже обман). Мы слышим живую речь, не о таком ли явлении сказал Мандельштам: «Голосом, голосом работают стихотворцы»? Лирическая проза Лурье конкурирует с поэзией, — она явилась взамен надоевших ритмических качелей, усыпляющих мысль.
И в отличие от весьма распространенной прозы, которая «всегда спешит к цели, находящейся за пределами текста», она никуда из текста не торопится, а располагается в текстовом пейзаже, в чаще частей речи, меж сорняков и междометий (пренебрегая громоздкими союзами), среди разнообразия глаголов, с отростками тире, с прутиками скобок в кустарнике оговорок и уточнений. О литературе так не говорят; кажется, что серьезность мысли и значительность предмета не позволяют появиться в тексте интимным ноткам, «мешковатым» домашним выраженьицам — у Лурье это оказывается возможным, и мнимое несоответствие ярко высвечивает оригинальную мысль и пластику разговорной речи — обе предстают неожиданной новостью. Не побоимся сказать — сделано открытие.
Умные подражатели (а они, без сомнения, еще появятся и есть уже) учтут и отрицательный опыт своего «ясновидца»-учителя. Нам уже приходилось прикладывать сказанное Лурье о великих тенях прошлого к нему самому. Сделаем это еще раз: «таких уроков не забывают, такой учитель непобедим…».
Елена НЕВЗГЛЯДОВА.
С.-Петербург.
Человек с молоточком
Борис Тарасов. Куда движется история? Метаморфозы идей и людей в свете христианской традиции. СПб., «Алетейя», 2002, 348 стр
Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные, что, как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясется беда — болезнь, бедность, потери, и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других. Но человека с молоточком нет…
А. П. Чехов, «Крыжовник».
Писатель и литературовед, доктор филологических наук Б. Н. Тарасов широко известен по книгам «Паскаль» (1979, 1982) и «Чаадаев» (1986, 1990), изданных в серии «ЖЗЛ». Большой интерес вызвали также его сборники статей «В мире человека» (1986), «Непрочитанный Чаадаев, неуслышанный Достоевский» (1999) — так начинается аннотация к новой книге Бориса Николаевича Тарасова. И сразу хочется возразить — не широко известен. Или, точнее, — недостаточно широко известен. Одна моя знакомая, человек, которого уже несколько поколений [12] Профессиональное поколение сменяется раз в пять-шесть лет: когда вырастают и начинают сами преподавать бывшие первокурсники.
московских филологов знают, ценят и любят как свою первую наставницу, всегда говорит: «Если мне надо познакомить человека со здравым взглядом на самые основы русской культуры XIX века — я отсылаю его к книгам Тарасова». Это высказывание дает представление о нескольких качествах книг данного автора.
Во-первых, с них можно начинать знакомство с основами русской культуры — то есть они достаточно просты, доходчивы, фундаментальны и начинают с начала, не предполагая, что читатель должен быть специально подготовлен для их чтения. Автор не стесняется повторять многие важные положения по многу раз, вполне отдавая себе отчет, что в системе русской культуры то, что он говорит, — банальность, общее место; но это общее место слишком не общеизвестно, а эта банальность зачастую чересчур оригинальна для современного читателя.
Во-вторых, взгляд автора всегда (даже когда с ним приходится спорить по тем или иным частностям) здрав — что означает: он исследует то или иное явление русской культуры изнутри этой культуры [13] Еще одна банальность, требующая напоминания: русская культура — культура православная по корням и по почве, вся выросшая из православия, и сколь бы далеко она от него ни отступала в отдельных (или массовых) своих проявлениях — всегда воспринимавшаяся на его фоне, «читавшаяся» адекватно только в его системе.
, извлекая из нее самой принципы исследования и шкалу оценок, будучи плоть от плоти ее в своем миросозерцании, в своей иерархии ценностей, всегда ощущая под ногами почву, эту культуру взрастившую и питающую — даже и до сего дня, чему примером — и сам Тарасов. И поскольку почва эта здорова в основе своей, несмотря на все болезни, то человек, в миросозерцании своем на нее опирающийся, видя больное место и ощущая боль, не кричит (как многие и часто) от боли и ужаса, но здраво ставит диагноз, объясняет причины заболевания и старается указать пути к исцелению.
Читать дальше
