Александр Шарыпов - Клопы (сборник)

В Штатах (вот разумное государство) давно поняли, что главная черта проститутки – флоридский загар. Тогда как блядь принципиально бледна, потому что живет ночью. Читаем у Гоголя:

«Мелькала спина и нога, выпуклая, упругая, вся созданная из блеска и трепета… она опрокинулась на спину, и облачные перси ее… просвечивали пред солнцем по краям своей белой, эластически-нежной окружности».

«Как пена, грудь ее бела», – писал Пушкин.

«…И все тело нежнее,

Чище, свежей и блистательней сделалось кости

слоновой», – писал Жуковский.

Светлана – не помню фамилии – лучше всех (из Ярославля), которая на небе – О, Господи! Что с моей памятью – не может, в самом деле, как снег, летит и пасть не может, – (но не космонавт!) писала:

Сам Даль не касался бляди, вероятно, из опасения обжечься. Он даже к «блуду» отнесся весьма осторожно:

«Слово это, со всеми производными своими, заключает в себе двоякий смысл: народный: уклонение от прямого пути, в прямом и переносном смысле; церковный или книжный, относясь собственно к незаконному, безбрачному сожитию, любодейству».

Немцу «блядь», несомненно, напомнила бы нем. blond – светловолосый, Blösse – бледность; тем более что белый цвет в Германии – атрибут духовного благородства (вспомним эдельвейс, Одетту, танец маленьких лебедей).

А у Ожегова значение «блуда» уже одно: «половое распутство». Да как же вот так сразу!

Ведь мы будто ночью в чаще – темно, хоть глаз выколи, и вот что-то сверкнуло – где – за правым плечом, где добрый ангел? за левым, где злой? А может, сверху – ангел смотрит в глазок и записывает в книгу? А может, одноглазые малютки – блудячие огоньки – хотят завести нас в болото? А может, искры костра гаснут в тумане? Ожегов сломя голову (нем. blenden) пошел напрямик, как фр. bélier – баран (таран), русск. балда (кувалда) и, ударившись головой, принял нем. Blitz – вспышку в мозгу за bluettes – искомые искорки. Вы, может, скажете, что я излагаю сумбурно – но так, как Ожегов, тоже нельзя.

Это единственное, что я знаю, что так нельзя; я не знаю, как надо, – может, надо англ. blunder – двигаться ощупью или вприкос (фр. obliquement), наклонив набок голову, как Ерофеев – не вижу, куда, – может, по направлению к Свану, может, к Одетте; а может, не надо никуда идти, а надо постоять и подумать.

Главное, ведь так все шло хорошо: bala из санскрита – девочка, дитя, ребенок, откуда же могла взяться грязь, как, с чего началось падение, с какого конца подступиться, в самом деле, граждане ареопагиты! Я ничего не понимаю.

«Блядь» употребляется неправильно потому, что употребляют ее не гении. Гении же не употребляют вовсе. Вот в чем беда этого слова.

Так вот: это мы виноваты. Представители космического поколения (1957 – 1965 г.р.) – те из них, кому небезразлична к тому же судьба русского слова. Это мы не досмотрели, граждане ареопагиты, – понадеялись на народ, на школу, на отца с матерью.

Что народ? Он был крив уже во времена Афанасьева. (Вспомните загадку про глаз: «Стоит хата – кругом мохната, одно окно – и то мокро».) Сегодня же народ ослеп вовсе – это ясно из анекдота про Волобуева. Вспомните анекдот про ежика, как сучок попал ему в глаз («Ой, блядь!» – «Здравствуйте, девочки»), – не тогда ли пропало зрение? В последний раз тогда слышали мы, несмотря на боль, нотки смирения и теплоты по отношению к бляди.

А разве лучше видела школа бельмами своих гипсовых бюстов? Она по сей день культивирует один – тургеневский тип женщин. Она не удосужилась даже открыть Толстого:

«ах, как я тебя люблю… у ней ресницы были длинные…

<���…> Это хорошо было при царе Горохе и при Гоголе (да и еще надо сказать, что ежели не жалеть своих самых ничтожных лиц, надо уж их ругать так, чтоб небу жарко было, или смеяться над ними так, чтоб животики подвело, а не так, как одержимый хандрою и диспепсией Тургенев)».

Когда русское слово, обозначающее всякий другой тип женщин, становится матерным, – что остается отцу с матерью, как не благословить родную bala на отъезд из России?

А что же мы, братья по разуму? Где мы были все это время? Что делали? Правильно пишет Белов: целомудрие и мужество мешали с цинизмом. Резали Наташ как собак. Сажали в ракеты и запускали как Белку и Стрелку. Давали пить жидкий кислород. А ведь это нас Пушкин призывал верить: