Александр Шарыпов - Клопы (сборник)

Шишкин вызвался просигналить «красным» (есть у него гелий-неоновый лазер, специально для наведения). Пелерин не реагировал на простое включение. Кто-то додумался навести луч на вертолет.

Как потом выяснилось, при попадании луча – от рассеяния, что ли – стекло кабины вспыхивает сплошь ярко-красным. Пелерин, первым узнавший это, не нашел ничего лучшего, как надвинуть на лицо кепку. Вертолет врезался в Лес. Вертолетчик остался жив, получил только сотрясение мозга да наглотался дыму – ветер повернул в его сторону. Когда его нашли, он был в сознании, в кепке, надвинутой на лицо, и тут же заговорил про сонм ангелов. Все, конечно, решили, что он бредит. Он пришел в отчаяние – от того, что ему не поверили (я так думаю). Речь стала бессвязнее; он хотел подняться, его держали; он сделал попытку вырваться.

Окончательный диагноз: маниакально-депрессивный синдром.

Я спросил одного психиатра (мы все поголовно проходили обследование), – кстати, он сделал на Пелерине кандидатскую:

– Что могло послужить толчком именно для такого бреда?

Ответ можно было предвидеть:

– Ничего… Или почти ничего.

– Что значит «почти»? – спросил я.

– Ну, облако. Там озеро было, облака в воде отражались…

– Не было в тот день облаков.

– Ну, голая женщина! Девушка, машущая руками.

– Ничего себе «ничего», – сказал я.

Он тут же начал объяснять с позиций фрейдизма.

И это наша медицина! Допустим, под явление ангела Пелерину можно подвести сексуальную базу. (Я удивляюсь еще, как никто ее не подвел под явление Хари Крису.) Но как же в «Черном монахе»: именно девушка слышит песнь ангелов!

У Сведенборга, шведского мистика, ангел – одновременно мужчина и женщина. Но Чехову-то что «приснилось»? Черный монах! Не какая-нибудь Серафита – и не Лика Мизинова! – и не андрогин.

Над черной поверхностью уже показались кое-где сизые дымки. Сквозь каменные подошвы я почувствовал идущее снизу тепло и остановился, ища взглядом соседей. Ярвет, осторожно ступая, шел справа и чуть сзади. Едва различим меж обугленных стволов, далеко слева двигался Горбунков.

– Мы не хотим завоевывать космос, – вкрадчивым голосом пробормотал Ярвет, поравнявшись и встретившись со мной взглядом, – мы просто хотим расширить Землю до его пределов… А другие цивилизации нам не нужны…

Взяв лопату наперевес, я медленно пошел за ним следом. Спокойствие этого человека меня поражало. Сколько его помню, он всегда был таким – даже во время войны, когда пожары считались оружием Леса. «Он же тлеет, не горит», – усмехался он. Со временем поняли, что он прав, – огонь Лесу не нужен; это стало ясно после отведения им верхового пожара.

Но еще никто не объяснил толком, зачем Лесу дым.

Ведь он мог бы шутя справиться с этим тлением. Если он, как древний человек, поддерживает на всякий случай костер (есть такая теория) – он мог бы локализовать очаг тления в сухостое. Но нет. Не давая огню подниматься вверх по стволам (не потому, что бережет их – деревья, как говорит лесник, в таких местах все равно умрут), он дает огню пожирать все, что снизу: траву, мох, палые листья. Все выглядит так, будто он специально производит дым.

Ярвет как-то сказал – в курилке – что это Лес так курит. Я же, говорит, тоже вот гроблю свой организм. От этого не вполне серьезного замечания пошла целая теория. Лес, мол, успокаивается таким способом; а то, что он не берет дым извне, – это потому, что для успокоения нужен не столько сам дым, сколько последовательность привычных действий.

Но тогда бы места тления не были расположены так опасно. Ведь этот район, с чрезвычайно сложным переплетением воздуховодов, не зарезервирован, и именно здесь, как считается, наиболее возможен Контакт. Это что-то вроде груди или головы Леса, а может, и то и другое.

Одно время всеми владела мысль, что это память. Всеми, кроме, может быть, Ярвета. Он и тогда смеялся. Заглянет, помню, к вычислителям – с неизменной сигаретой во рту – посмотрит с порога, как они бьются над GS; отвернувшись, выпустит дым в коридор и запоет:

– Позарастали стежки-дорожки…

Теория памяти не была опровергнута, но моделирование ее зашло в тупик. Кроме того, есть много данных за то, что Лесу нужен все-таки дым. Исходящий из сердца или из памяти. Из памяти сердца, как шутил Ярвет. Сопровождающийся явным, я бы даже сказал демонстративным каким-то разрушением этой памяти. Но именно дым.

И что-то тут связано с человеком: Лес часто гонит дым на него. Раньше думали – просто выкуривает людей из своих жизненно важных органов. А поскольку эти органы хоть и защищенные по периметру, но как на грех ягодные, то люди их истоптали порядочно. Может, и тление началось от окурка. Есть даже теория, у нее, правда, мало сторонников (хотя вот, по-моему, Горбунков): Лес, мол, подражает человеку, впервые поджегшему его, ищет его, неизвестно для чего. Эксперименты по этой теории ввиду их опасности были запрещены. Запрещено было и протаптывать тропы – вообще ходить здесь иначе, как по пожарищу, фронтом. Вот мы и идем – сами не зная, где, – по этому странному, черному, непонятному – по воспаленным очагам памяти, надеясь на черенок лопаты, когда полетим в провал.