Александр Шарыпов - Клопы (сборник)

Наконец, некто Шулейкин тиснул статью в затоновской многотиражке под названием «Голос моря». Оказывается, будучи в море, матросы иногда вдруг начинают прислушиваться к чему-то, потом у них расширяются глаза, всех охватывает паника, и, не выдерживая, они бросаются за борт. Казалось бы, о событиях того дня не говорится ни слова, но каждому и так ясно. Тогда было то же самое. И еще скованность – оттого, что прыгнуть нельзя. Я, положим, не знал ни о каком голосе моря – но расширенность глаз я заметил. Равно как и сам характер движений. Как только пересечение аллей вынуждало прохожих встретиться в одном месте, они подходили друг к другу с очевидным намерением начать разговор – но внезапно меняли это намерение и расходились. Двигаясь после этого, иногда вдруг выкрикивали что-то и разражались запоздалым и деланным смехом. Всему этому я был свидетель. И эти неуместные лозунги из красного кумача, и эти оторванные и летающие повсюду шары – все это действовало на нервы. Тогда я не отдавал отчета, только смутно ощущал, что что-то не то. А теперь не могу понять: как же они летали в разные стороны?

Я сидел на скамейке, пока не осознал, что рядом кто-то стоит. Кто-то стоял намеренно, до боли знакомый. Перебирая всех в памяти, я смотрел на эти расхристанные сандалии с расстегнутыми пряжками, на эти обвисшие тренировочные штаны, на это багровое лицо с бородавкой – не мог вспомнить. Пока он не запел:

– Епротасов! – вырвалось у меня.

– Я! – отозвался он, подрыгивая ногой. – А ты что же это, сука, честь не отдаешь?

Вот тут я хотел подняться – но руки и ноги мои онемели (магнит! магнит!), и я был обескуражен на этой скамье. Потом он расхохотался:

– Да я же шучу, маляр! Ты что? Что побледнел? Я ж не на службе… Ну, ты даешь.

Только тогда меня отпустило, и я поднялся и даже слегка оттолкнул его от себя. Действительно: он же был в партикулярных штанах, как до меня не дошло? Я отодвинул его рукой, он ухватил меня за руку:

– Пойдем, чего покажу.

– Куда?

– Да что ты как деревянный?..

Мы с ним пошли. Мне пришла в голову мысль, что он уволился из участка.

– Пойдем, чего покажу, – бормотал он, обводя глазами аллеи, по пути, между прочим, сунул в рот свисток, издал трель и как-то странно замолк, причем на лице его поочередно сменили друг друга выражения любви, тревоги и ревности. Потом опять запел:

У меня утвердилась мысль, что он уволился из участка и устроился в парке, чем-то вроде начальства. Тем более что он время от времени обводил вокруг пальцем и показывал мне:

– Большая аллея… Средняя… Малая… Это пихта… Там шкиперский проход… Распивочная… Закусочная… А вот там – пойдем, чего покажу. Там у нас, как его, Обводной канал! – я был в недоумении, так как мы подошли уже к самому забору. – Обводной канал! Вот, смотри, блядь, опять написали, – он плюнул и принялся растирать локтем, потом показал под ноги: – Вот! Обводной канал! – под ногами его, вдоль забора, тянулся бетонный желоб. – Пустим здесь воду… Всю крапиву долой. Там будет Фонтанка. Ну, это, для баб, сам понимаешь…

– Так вы теперь кто? – спросил я, перешагивая через битые кирпичи.

– Все там же и все тем же…

– Как, – я остановился. – Как же тогда… Это?

– Это в свободное от работы время… Да ты пойми, маляр, – говоря это, он вытаскивал из зарослей какую-то ржавую проволоку, – теперь каждый образованный на счету! Половина за границу уехала… Вот ты: что ты сделал для граждан? Ты прислушивался к их нуждам? Нет? А вот ты прислушайся! Помимо своей основной работы! Как говорится. Вот я – вечер дежурю, днем тут. Кто будет порядок наводить?

– Все это хорошо, – сказал я, волнуясь, – но почему же вы не арестовали Еикина? Ведь он женщину топором зарубил!

– Кто тебе сказал?! – крикнул Епротасов – так громко, что обернулись двигавшиеся вдалеке. – Откуда ты знаешь? – зашептал он, придвинувшись ко мне вплотную. – Ты видел труп?

– Нет, но в газетах писали…

– Эх, ты! – лицо Епротасова исказилось, – «в газ-зетах пис-сали…» Если кто-то убит – должен же быть труп. Так или нет? Да мне – приди хоть сам адмирал Хронопуло и стукни кулаком по столу: «Протасов! Твою мать… У тебя там кто-то убит!..» Я скажу: «Михаил Николаевич… Покажите труп. Нету? Тогда извините меня! Здесь вам не Черноморское пароходство…» Зарубил… Да я же… Я же в то утро весь горморг перевернул вверх ногами! «Да вы что, – говорят, – товарищ участковый… Быть не могло…»