Знание, предлагаемое читателю «Памятных дат», повторяю, субъективно. Немзер пристрастен. Тут возникает феномен «своего экземпляра». Читатель, пользующийся книгой и проживший с ней какое-то время, вырабатывает из стандартного томика свой экземпляр: в книге проложены индивидуальные маршруты, сделаны, быть может, карандашные пометки. Точно так же у автора имеется по своему экземпляру каждого писателя, которому он посвящает очерк. Андрей Немзер обладает удивительным, если вдуматься, свойством: он писателей любит. Не всех, конечно (можно симпатизировать литератору как явлению в противовес, например, явлению алкоголика, но переход от общего к конкретному бывает чреват). Иногда даже создается впечатление, будто «нелюбимцы» платят за «любимцев»: получают от критика по полной программе. Что ж, любовь несправедлива, даже если не слепа (а Немзер не слеп). Важно другое: на современника Пушкина обращена любовь того же качества, что и на сегодняшнего прозаика или поэта. Это чувство автора и есть вторая «красная нить» «Памятных дат». Оно позволяет, например, услышать в трагической прозе Юрия Давыдова «голос счастливого человека». Оно особенно внятно проявляется и там, где, казалось бы, персонаж совсем неактуален, одиозен, уязвим. Кому сегодня интересен Михаил Исаковский? Разве что очередному таксидермисту, пожелай он смастерить из автора «Слова к товарищу Сталину» модную литературную куклу. Немзеру Исаковский интересен вживе, в объеме, в противоречии. «Мелодии мелодиями, но дело здесь все-таки в словах, в той мягкости и целомудренной робости, что почти всегда свойственны любимым героям Исаковского». И далее: «Продолжение милой застенчивой робости — страх перед силой. Перед государством, что якобы хранит „маленького человека“, требуя от него взамен не только истовой благодарности, но и забвения своей боли». Критик увидел страшную вещь: грехи «неровного, задавленного временем, но наделенного чистым даром поэта» есть продолжения лучших качеств его таланта — продолжения, иногда очень далеко идущие. Нежность к «задавленным временем» может позволить себе далеко не всякий интерпретатор. Немзер, с точки зрения многих коллег позволяющий себе решительно все, как-то более заметен своими радикальными высказываниями о литературном быте, нежели вот этим умением увидеть «жизнь заласканного и запуганного властью, робкого, будто всегда перед кем-то виноватого, с детства полуслепого поэта Божьей милостью».
И конечно, главная, магистральная линия книги — мысль о единстве русской литературы. О том, что все дискуссии о ее кончине, а также многочисленные к ней претензии в худшем случае обслуживают интересы литературных групп, в лучшем же являются результатом невежества людей, не знающих, что в истории такое уже было. Мысль эта уже нашла выражение в «Литературном сегодня»: «Как это и свойственно словесному искусству, где самый „неожиданный“ сочинитель непременно окажется в родстве с очень и очень многими. Как ни крути, а литература у нас одна. Никуда из нее не убежишь». «Памятные даты» прослеживают родство дальше и глубже, чем в предыдущей книге: до самого XVIII века. С укрупнением временнбых масштабов попытки «убежать», то есть отменить смысловое единство русской литературы, выглядят тем, чем они, вероятно, и являются в действительности: волной в череде других волн, легким возмущением на поверхности явления.
В этом смысле книга Немзера очень доказательна. Есть, правда, и другая сторона медали. Сознание нерушимого единства литературы утешительно — но и тягостно. Соблазн произвести или констатировать радикальную перемену в ситуации греховен — но и энергетически полезен. Очень может быть, что даже малосимпатичные усилия похоронить литературу либо канонизировать какой-то ее кусок в ущерб интересам сегодняшнего дня объективно нужны литературному процессу. Вот размышления, выходящие по задаче за пределы рецензии. А что делать, если Андрей Немзер в определенном типе читателя провоцирует оппонента? Любопытное свойство нашего известного критика: не он «сдает» читателю некий блок формулировок и идей, но читатель «сдает» Немзеру экзамен на некую полноценность — то есть «сдает» себя. Иные экзаменуемые имеют привычку отвечать вопросом на вопрос.
О «Памятных датах». Дело в том, что представляемая книга есть книга контрабанды. Писать в газете об истории литературы не очень принято. Андрей Немзер пользовался датами — писательскими годовщинами и иными поводами, — чтобы поговорить о том, что ему дорого, на газетной полосе. Не потому, что думал создать новое жанровое образование: насколько мне известно, жизнь заставляла автора быть в газете, а не где-то еще. Но в результате из этой вынужденной ситуации родился гибрид — субъективная филология с выраженной коммуникативной функцией. Это, собственно, не комплимент критику: даже обыденное литературное сознание улавливает неровности «Памятных дат» — при том, что «Литературное сегодня» получилось гораздо ровнее, хотя бы по факту «нормальности» жанра газетной рецензии. «Памятные книжные даты» издательства «Книга», в которых Немзер видит предысторию своего труда, были все-таки ежегодным альманахом. Тем не менее гибрид у критика получился живой, интонированный совсем иначе, чем было бы, не случись нужды в контрабанде. Так что спасибо памятным датам, то есть информационным поводам. Что касается «заколдованных дат» нашей литературы, по большому счету фиксирующих взаимоотношения писателя и времени, то об этом лучше прочитать у самого Немзера: это слишком тонкая ткань, чтобы не порваться в пересказе.
Читать дальше
