Проблема в том, что литература как совокупность текстов сама по себе не существует. Книжным дилерам известно, что газетная критика почти не влияет на продажи тиражей. Видно, сама дилерская сеть в России обладает такими дефектами, что устранение даже одной неувязки сказывается заметнее, чем самый грамотный книжный пиар. Так что критик пока не участник книжного рынка. Его задача — обеспечить опубликованному тексту общение с другими текстами, каковое общение и есть литературный процесс. Критический поток для книги есть среда обитания — то же, что для рыбы река. Андрей Немзер значителен как один из главных источников этого потока. Причем — что очевидно и в книге «Памятные даты» — подходы автора личностны. Можем ли мы требовать и ждать от критика объективности? Видимо, нет, потому что объективная критика есть субстанция исчезающая. Высказывание испаряется на глазах, и предмет разговора «засыпает», как рыба на суше.
Задача книги «Памятные даты» — не дать литературе «уснуть». Здесь под одной обложкой собраны очерки о писателях, живших и работавших с разбросом в два с лишним века: как гласит подзаголовок, «от Гаврилы Державина до Юрия Давыдова». Книга — как и «Литературное сегодня», где дана панорама прозы 90-х, — не столько для сквозного чтения, сколько для пользования. С позиций человека обыденного литературного сознания (вроде меня не посвященного в тонкости филологических дискуссий), книга представляет собой субъективный справочник-календарь. К ней можно обращаться, чтобы написать школьное сочинение — или чтобы сделать перечитывание классики более осмысленным, оглянуться на «пройденное». Всякий значительный текст может оставаться живым лишь какое-то отмеренное время — далее он становится в лучшем случае литературным памятником, в другом, тоже не худшем, — чьим-то постаментом. Он становится тем, что мы о нем думаем, — вернее, совокупностью усвоенного о нем. Немзер берет на себя задачу «расколдовать» уснувшее вещество, то есть поговорить о вещи так, будто она была опубликована вчера. Это близко не лежит к вульгарной модернизации, отказу от историко-культурных контекстов. Но порой какой-то словесный оборот служит важной частью заклинательной формулы. Вот о «Бедной Лизе» Карамзина: «Это, как сказали бы в нашем веке, „хорошо сделанная вещь“. Но именно „хорошо сделанные вещи“ имеют тенденцию к упрощению в читательском сознании».
В предисловии автор предуведомляет о наличии в книге сквозных сюжетов, которые внимательный читатель непременно разглядит. Безусловно, автору понятно, что коль скоро книга предназначена для пользования и не имеет четко заданной директории чтения, то существует возможность (или опасность), что читатель эти сюжеты проторит не там, где они по авторскому плану проложены. Мне, например, в качестве «красной нити» видится тема об упрощениях и о том, как с ними бороться. В «Бедной Лизе», где глаз, настроенный на современные типы письма, видит пожелтевший раритет, критик выявляет нечто живое, сложное и не всегда современными типами письма достижимое: «„Бедная Лиза“ с ее выверенной композицией, скрытой за имитацией лирической спонтанности сложной повествовательной системой… изысканно „простым“ слогом и постоянными „потаенными“ противоречиями в характерах основных персонажей — сочинение подчеркнуто литературное». Упрощению равно подвергнуты Карамзин и, к примеру, Высоцкий (последнему по темпам превращения в памятник год следует засчитывать за двадцать, какие бы усилия ни прилагали знавшие его мемуаристы). Дело ведь не в том, чтбо Высоцкий пил, с кем и в каких количествах. «Не в том даже, что нынче у нас официально признаны все вообще, а бунтари (как стародавние, так и теперешние) в особенности. Гораздо интереснее, что эта любовь ко всяческим ниспровергателям, нонконформистам, людям, противостоящим „системе“, довольно тесно связана с феноменом Высоцкого. Который никаким диссидентом никогда не был. И нравился (выразимся интеллигентно!) не только шибко умным отъезжантам, измотанным совслужащим (от искусствоведов до инженеров) и простодушным работягам, но и пузатым да осанистым начальникам». То есть миф о Высоцком не равен феномену Высоцкого, хотя и паразитирует на последнем. Без «ответственных товарищей» народ не полон. «Если товарищ уверен, что песня про него, то никто его в этом переубедить не сумеет», — справедливо пишет Немзер. Чего мы в своем литературном доме не знаем? Того, что на виду: включено в курс русской литературы, звучит из каждого третьего раскрытого окна, иным каким-нибудь образом вмонтировано в обыденность и быт.
Читать дальше
