Мама по-прежнему ездит на работу в Лесной, я — в своем районе: дежурства, составление списков на трудоспособное население, так как уже через несколько дней после начала войны — постановление о привлечении к трудовой повинности граждан… сама на этих работах (устройство щелей, траншей для укрытия, работы по маскировке района и т. д.).
Вечером — дежурства на территориях, на крышах, обучение людей, как маскировать окна.
Два окна нашей дворницкой квартиры Степан Иванович очень здорово завесил плотной черной бумагой.
3 июля — речь И. В. Сталина. Даже оптимистам стало ясно, что жизнь надолго перевернулась, и трудно будет долго, и что каждый обязан помочь родине…
В Дзержинском райвоенкомате мне ответили, что люди будут нужны не только на передовой, но и в самом городе… Бабушкино воспитание и здесь сработало — не спорить, а исполнять, и я не посмела быть назойливой.
Трудовая повинность: для прикрытия Ленинграда — строительство оборонных сооружений вокруг города. Даже не знаю, в какой район направлена мама (она от своей работы). Нас, девчонок, возили ежедневно, но вечером привозили обратно (Автово, Средняя Рогатка, Рыбацкое, окружная железная дорога). Потом уже домой отпускали не каждый день…
Решение об эвакуации (в первую очередь детей, оборудования и ценностей, учреждений).
Мама числилась «трудармейкой», а я — студенткой, находящейся на трудовом фронте. Зам. директора школы объявила, что с октября начнутся занятия, будто программы будут перестроены на военный лад — для фронта. Мы поверили, и многие остались в «студентах», работающих на «общественных началах» в студенческом отряде. Стипендию пока выплачивали.
Мне хотелось отправить маму в деревню к Коке, ее сестре, но она и слышать не хотела: «Я не сделаю ни шагу из Ленинграда! Работать я умею, и здесь мои руки пользы больше принесут, чем в деревне или где-то в Сибири. Да и ехать в эвакуацию не с чем, не в чем. Жили как птички божьи — ни гроша в запасе. Да что говорить — ни при каких условиях из Ленинграда не двинусь никуда — хоть и неспокойно здесь, но это мой родной город; хоть и жилья своего нет — все равно он дом мой родной…»
И, гордый своей принадлежностью к Ленинграду, народ каждое утро двигался на рытье окопов.
С 10 июля началась героическая оборона Ленинграда.
С конца июня стали активно эвакуировать детей. В начале июля, вернувшись с окопных работ на передых, застала растерянного брата — школа его эвакуируется, завтра надо быть в школе с вещами, а для родителей — собрание сегодня. «А вас нет дома, и я не знал, как мне быть, — ехать или оставаться дома. Степан Иванович советовал уехать… а как бы я без вас уехал…»
А как бы мама решила? Вспомнила наш с нею разговор об эвакуации, который она закончила фразой: «Вот Анатолия надо бы куда-то отправить… мы мало будем бывать дома, а он беспризорничать будет».
Подумала и твердо сказала братцу:
— Толенька, надо ехать! Неизвестно, как здесь будет складываться жизнь. В эвакуации ты будешь учиться. Свои ребята, свои учителя. Чего ты здесь делать будешь — с четырьмя классами мальчишка.
Как трудно мне было сказать это брату! Как мне было тревожно за него! За всех нас!
Заняла у Ольгиных родителей, наших соседей, денег, собрала сумку (всю ночь штопала его одежки) и утром «сдала» брата учительнице, очень просила ее сразу же сообщить адрес.
Толя не плакал, но глаза прятал. А я не сдержалась. Потом бодро пообещала ему: как только кончится тревожное положение — вызволим тебя домой сразу же. Обняла его худенькое тельце, и стало жутко: вдруг мы больше никогда не увидимся!.. Он мелко дрожал. Боже, он ведь еще ребенок, а сколько лиха было в его жизни! Обрел семью, и вот… опять… один.
Эвакуацией руководила специальная комиссия исполкома. Дети уезжали без родителей.
Вернувшись с окопов, мама всплакнула, что не смогла попрощаться с Толей, но сказала, что именно так и надо было мне за нее решить: «Здесь будет, дочка, очень трудно!..»
Город хранит свою строгую красоту. Он для всех нас стал еще дороже… С какой благодарностью вспоминаются недавнее мирное время, праздники, демонстрации, белые ночи.
Как дурной сон — Гитлер рвется к Ленинграду… Невероятно! Но это явь — страшная, и как долго она продлится?
С Олей не виделась и как-то даже забыла о ней. И вот на лестничной площадке встреча. Оля нарядная, ухоженная, не тревожная…
— Оля, ты куда на рытье окопов ездишь? Дома часто бываешь?
— Представь, у меня почки оказались нездоровые… Мама взяла в поликлинике справку… Нефрозо-нефрит у меня. Мама говорит, что это у меня с детства. Так что физическая работа мне противопоказана, — как-то небрежно сообщила Оля и хихикнула тоже как-то небрежно.
Читать дальше
