Махмуд Теймур - Карьера доктора Фануса

— О шейх Гадд, я — поклонник вашего таланта, просто зачарован вашими песнями.

— Благодарю, — улыбнулся он.

— Извините за беспокойство, — продолжил я, смешавшись, — но мне говорили, что Заабалави — ваш друг, а он мне очень нужен, необходим.

— Заабалави? — переспросил он, хмуря лоб и пытаясь сосредоточиться. — Он нужен вам? Помоги вам Аллах, ибо кто знает, где Заабалави?

— Разве он к вам не приходит?

— Приходил прежде. Может зайти и сейчас, а может и до самой смерти не появится.

Я громко вздохнул и спросил:

— Почему он такой?

Шейх коснулся рукой лютни, засмеялся:

— Таковы уж эти святые!

— Хотел бы я знать, всегда ли люди так мучаются, страдают, разыскивая его…

— Страдание — часть лечения.

Он взял смычок, струны под его рукой издавали нежные звуки. Я рассеянно следил за его движениями, потом, забывшись, прошептал довольно громко:

— Значит, я зря приходил.

Он улыбнулся, прижал лютню к щеке.

— Прости вас господь, что вы так говорите о встрече, которая свела нас.

Ах, как неловко это получилось! Я начал извиняться:

— Простите, я так подавлен своей неудачей, что разучился себя вести.

— Не поддавайтесь этому чувству. Этот непостижимый человек доводит до изнеможения тех, кто его ищет. Раньше было проще — его адрес был известен. Но теперь все переменилось. Когда-то его почитали наравне с правителями, а сегодня полиция разыскивает его по обвинению в «ложных притязаниях». Неудивительно, что теперь его не найдешь. Надо набраться терпения и верить, что вы встретитесь.

Он чуть отодвинулся от лютни, взял первые аккорды мелодии, потом начал петь:

Теперь у меня не было ни сил, ни желания оторваться от пленительной мелодии.

Но вот он кончил и снова заговорил:

— Я сочинил музыку к этим стихам за одну ночь. Это было в канун праздника Малого Байрама. Заабалави тогда был у меня в гостях, он и подобрал стихи. Он сидел на том же месте, где вы. Посидит немного, потом встанет, отправится с детьми повозиться — сам словно дитя. А если я устану или вдохновение оставит меня, он подойдет, толкнет в грудь кулаком несильно, развеселит меня шуткой — и я снова берусь за мелодию. И так продолжалось, пока я не кончил самую лучшую свою песню.

— Он что-нибудь понимает в музыке?

— Да он сама музыка! У него исключительно красивый голос; когда он говорил, слова как песня лились. А какое одухотворение он приносил с собой…

— А как ему удавалось вылечить те болезни, перед которыми отступали прочие лекари?

— Это его секрет. Быть может, вы узнаете, встретившись с ним.

Но когда это произойдет?! Мы оба замолчали. Детский гомон вновь заполнил комнату.

Потом шейх опять запел. Он повторял слова «и память о ней со мною», и вариации, переливы его голоса были так чарующи, что, казалось, сами стены готовы были заплясать в экстазе. Я выразил свое восхищение от всей души, он ответил благодарной улыбкой.

Поднявшись, я попросил разрешения уйти, и он проводил меня до наружной двери. На прощание шейх сказал мне:

— Говорят, теперь он бывает в доме хаджи Ванаса ад-Даманхури. Вы его знаете?

Я покачал головой, в сердце опять закралась надежда.

— Это частный предприниматель, время от времени он приезжает в Каир и останавливается в какой-нибудь гостинице. Тогда каждый вечер он бывает в баре «Звезда» на улице Алфи.

Дождавшись наступления темноты, я отправился в бар. Спросил у официанта о хаджи Ванасе, тот указал мне на угол, полускрытый зеркальной ширмой. За столиком сидел в одиночестве человек, перед ним — пустая бутылка и еще одна, отпитая на три четверти. Да, как видно, передо мной был заядлый пьяница. Одет он был в небрежно спадавшую шелковую галабийю, на голове — тщательно намотанная чалма. Вытянув ноги до самой ширмы, он с интересом рассматривал себя в зеркале. Округлое и, несмотря на приближающуюся старость, красивое лицо его было красным от вина. Я тихонько подошел, остановился в нескольких шагах. Он не повернулся и никак не показал, что заметил мое присутствие.

— Добрый вечер, господин Ванас, — сказал я дружелюбно.

Он быстро оглянулся, мой голос словно вывел его из оцепенения. Взгляд был недовольный. Только я собрался объяснить, что привело меня сюда, как он решительным тоном, не лишенным, однако, светской любезности, произнес:

— Во-первых, будьте любезны сесть и, во-вторых, пожалуйста, выпейте!