Михаил Литов - Московский гость

Образумилов спустился с маленького холма, на котором было наскоро, хотя и не без продуманной стилизации разбито кафе для отдыхающего бизнесмена, и решительно зашагал в сторону гостиницы. Его огромные туфли работали как лопасти пароходного винта. Иволгин, все время предыдущего разговора беспокойно ерзавший на стуле, вознамерился было последовать за Аристархом Гавриловичем, однако Затейщиков, который не предпринял никакой попытки остановить карлика, вдруг сосредоточил внимание на банкире, что как будто и сразило того наповал.

— Ты! — выкрикнул Кащей. — Кто-нибудь ткните в него пальцем, чтобы до него дошло, что речь идет именно о нем!

Один из телохранителей с видом жреца, готовящегося принести кровавую жертву своему богу, подошел к Иволгину и резко вонзил палец в его грудь.

— Герман, до меня дошло сразу… — судорожно прижимая ладони к ушибленному месту, прохрипел Иволгин. — Я все давно уже понял… Но не надо, Герман… Герман Федорович, давайте решим наше дело полюбовно, как и полагается старинным приятелям…

— Товарищ! — патетически воззвал Затейщиков, переводя взгляд на Членова. — Я сокрушаюсь, думая о вероломстве вашего друга.

— Я не знаю, что вас связывает с моим другом, — прохладно возразил Членов, — но я должен сказать, как писатель и гражданин, что ваши идеи насчет Кормленщиково…

— История моя проста и поучительна, — бесцеремонно оборвал его Затейщиков, — у меня темное прошлое, и мне надо было отмыть деньги, которые, по милости всяких слабомыслящих чистоплюев, называются грязными. Я пришел к вашему другу, которого в ту пору считал и своим другом, и сказал ему: Паша, вот тебе крупная сумма, начинай дело. Он со слезами на глазах обнял меня и расцеловал. Иудин поцелуй! Не подозревая об этом, я растрогался до глубины души. Наш в ту пору общий друг признал мою правоту и сделал диалектические, как и подобает философу, выводы: да, пусть наша жизнь не задалась, пусть мы барахтались в грязи и крови, добывая себе копейку на пропитание…

Руки Иволгина вспорхнули в протестующем жесте.

— Герман Федорович, — вставил он жалобным голосом, — вы создаете у этого человека неверное представление обо мне. Я никогда не барахтался в крови, мои руки не обагрены…

— … добывая себе копейку на пропитание, зато мы оставим нашим детям достаточный капитал, чтобы они купили себе входной билет в высшее общество. Так ваш друг стал банкиром. Мне же, по ряду прискорбных обстоятельств, пришлось укрыться на лазурном берегу, который отделен от нашего благословенного отечества не одной тысячей километров. И ваш друг решил, что я уже не вернусь и он вполне может присвоить мои денежки. Но я вернулся, я перед вами. Думаю, в первый момент ваш друг напустил в штаны от страха. Но затем успокоился, ведь я не напоминал ему о долге, держался так, будто мы и не знакомы. Его это устраивало, еще бы! Парню пришло в голову, что я теперь достиг такого могущества, что мне как-то и не пристало возиться с ним, маленьким. Идея не совсем беспочвенная. Но сегодня он попался мне на глаза, а атмосфера здесь праздничная, и я понял, что склонен маленько поворошить прошлое.

Иволгин залепетал:

— То да се… Понимаете, Герман Федорович? То одно дело, то другое, совершенно закрутился… Думаю казино устроить… Деньги утекают, как вода в песок… Но я верну, Герман Федорович, я обязательно верну… Я кое-что припрятал на черный день в Швейцарии, — присовокупил он с застенчивой улыбкой, заливаясь нежным румянцем.

— Припрятал… Отлично!

— Я к этим делам не имею никакого отношения! — вдруг влез Членов. — Я насчет Кормленщиково…

— Помолчи, осел! — злобно одернул его Иволгин и снова повернулся к бывшему компаньону: — Но мы же договоримся, правда? Лично с вами, Герман Федорович…

Затейщиков встал, и Членов с Иволгиным откинулись на спинки стульев, чтобы лучше его, заслонившего солнце, видеть.

— Мне на твой долг плевать, — сказал Затейщиков. — Та сумма, если начистоту, представляется мне теперь ничтожной, и я не обеднею, если ты мне ее не вернешь. Да я и не возьму… — добавил он загадочно.

— А в чем же дело? — робко осведомился банкир.

— Дело в том, что ты мне не нравишься.

Сказав это, Герман Федорович повернулся к слушателям спиной и вошел в палатку, полог которой тотчас опустился за ним. Членов почувствовал себя обманутым: он предполагал дослушать рассказ Кащея, а затем снова поднять вопрос о неприкосновенности Кормленщикова, но тот скрылся в своем шатре, и ему, Членову, пришлось не солоно хлебавши поспешать за стремительно катившимся с холма Иволгиным.