Михаил Литов - Московский гость

— Говори прямо, — распорядилась вдова с очаровательной и соблазняющей улыбкой. — Вместительная, да?

— Очень вместительная. Не обижайся на мои слова…

— На что же тут обижаться?

— Очень и очень вместительная. И эти сердитые черные точечки, следы от выбритых волосков — я не раз буквально терял голову, видя их! Мне хотелось забраться внутрь, спрятаться, копошиться там, как в Эдеме…

— И тот мужчина хотел, наверное, того же, — задумчиво проговорила вдова. — Ну тот, в яме. Но я его прогнала, и ему не оставалось ничего иного, как забраться в яму. Можно представить, что творится на душе у человека, когда он хочет одного, а ему приходится делать другое. Ты тоже хорош. Голову терял! Так почему же ты не сделал того, чего тебе хотелось?

— Это невозможно… еще никому не удавалось… У меня желание не мечтательное, а самое что ни на есть практическое, потому оно и неосуществимо… — сбивчиво разъяснил Руслан.

— Еще как возможно! — прервала его женщина со смехом.

Они сидели плечо к плечу, а теперь вдова, запустив короткие толстые пальцы в волосы на его затылке, богатырским рывком пригнула голову Руслана к своему животу. Он сразу стал выворачиваться, чтобы лечь поудобнее. Его грудь худосочно вмялась в землю, ноги упали в ручей. Катюша просунула руку к нему под рубаху и, вонзив ногти в тоненькую шелковистую кожу, оставила кровавые борозды на его спине. Руслан не знал, чем ответить на все эти действия. Его соблазняла не только подмышка, усеянная черными точками, вдова вообще производила на него сильное, с легким и желанным привкусом тошноты, впечатление, и он был готов целовать ее всю, с головы до ног. Но ему представлялось, что женщине слишком вступили в голову именно его слова о подмышке, что она поверила, будто все остальное существует для него не так определенно и заманчиво, как та чернота срезанных волосков, и теперь она хочет, чтобы дружок наглядно изобразил свое тяготение, а между тем уселась и прихватила его таким образом, что у него нет ни малейшего шанса добраться до вожделенного углубления. И Руслан был в недоумении. Он уткнулся носом в ее колени, вдыхал ее запахи и ничего решительного не предпринимал.

— Сядь ровно и выслушай меня, — вдруг сказала вдова, а когда Руслан исполнил ее волю, продолжила каким-то глухим, полузадушенным голосом: — Наша связь началась с того, что я накормила тебя рыбой…

— Ах это! — живо прервал ее Руслан. — Но я, кстати, не ел! Я говорил тебе, я не ел! Мама ела, а я… Да я и думать об этом не хочу. Мы живем в таком странном мире.

— Да, в странном. И он покажется тебе еще более причудливым и сомнительным, когда я скажу, что мне, женщине, которую ты, может быть, полюбил, живется в этом мире совсем не сладко.

— Ты сомневаешься в моей любви? — удрученно протянул Руслан.

— Оставь свои детские ужимки! — нетерпеливо прикрикнула на него вдова. — Нечего надувать губки! Ты не с мамочкой, а со мной. Я постаралась сделать из тебя мужчину, так будь им. Или уходи отсюда, иди в канаву и валяйся в ней. А если ты намерен остаться со мной, то делай, что я тебе говорю. Для начала вот что… покатай меня!

Она заставила Руслана опуститься на четвереньки и взгромоздилась на него, оседлала. Руслан тронулся в путь. И хотя затрудненные движения его слабого тела напоминали скорее ковыляние изнемогающей под непосильной ношей клячи, чем добрый галоп полного сил скакуна, это не мешало новоиспеченной амазонке торжествующе восклицать:

— Ты мой конь! Мое маленькое пони! Мой конек-горбунок!

Ударами внушительных каблуков в тощий зад всадница подбадривала своего одра, а Питирим Николаевич стоял наверху за деревом и, хмурясь, отчаянно сжимая кулаки, наблюдал эту сцену, разыгравшуюся на берегу пленительного ручейка.

Савраска, скоро расточив все силы без остатка, распластался на земле. Вокруг его носа, зарывшегося в траву, сновали насекомые. Он не мог пошевелиться, поскольку Катюша продолжала сидеть на его спине. Она дергала его за волосы, понукая к новым лошадиным потугам, и ее тяжесть возрастала с каждым мгновением. Руслан услышал ее воркующий голос.

— Ты будешь меня слушаться? — спросила вдова. — Слушаться во всем?

— Буду. Еще бы! Я слушаюсь тебя с самого начала.

— Это правда?

— Правда. Только дай мне вздохнуть посвободнее, воздуха не хватает… Привстань…

— Я отпущу тебя, если ты поклянешься, что отныне будешь исполнять любое мое желание.

— Я и раньше так поступал…

— А теперь будет иначе, немножко иначе… несколько изменится характер самих приказов. Может быть, они покажутся тебе даже мрачными, как бы бесчеловечными… но ты все равно должен их выполнять, понимаешь?