Михаил Литов - Московский гость

— Бегу, бегу! Я вам верю, прелестница! Вы освободили его! Дайте водки! — хрипло крикнул он. — Это такой момент в моей несчастной жизни… радость-то какая!

Кто-то подал ему полный до краев стакан, и Питирим Николаевич с жадной торопливостью его осушил.

— Я совсем спился, я конченый человек! Но мальчик свободен… я верю, мальчик на свободе, и это главное…

Наконец он подался к выходу. Из всех, кто гадал, действительно ли Кики Морова совершила чудо или только избавилась от назойливого писателя, сыграв с ним злую шутку, один лишь Антон Петрович присматривался к ней без задней мысли, каких бы чудес попросить и для себя. И он осознал, что Кики Морова после того, что она проделала, сидя на стуле с отвисшей нижней губой, сильно изменилась, как бы осунулась, отчасти даже подурнела, истончилась. Выходит, ей стоило огромных усилий… но что именно? Стало быть, она действительно совершила чудо! У Антона Петровича голова пошла кругом. У него и раньше была возможность убедиться в сверхъестественных способностях девушки, он видел ее в деле, но никогда не видел он, чтобы она, во-первых, употребляла эти способности во имя благой цели, а во-вторых, чтобы это настолько лишало ее сил. Было отчего закружиться голове. Антон Петрович медленно, превозмогая слабость в коленках, встал, приблизился к секретарше и тихо произнес:

— Я восхищаюсь вами…

Она посмотрела на него с улыбкой.

— А, это ты… И что же, ты все еще любишь меня?

— Он начинает любить! — вмешался иронический Петя Чур. — Начинает понимать и ценить тебя, милая!

Зеваки, подуставшие было, вновь оживили свои силы и захлопали с удвоенной энергией.

— Кики Морова! Я люблю вас с каждой минутой все больше и больше, — твердо дал отчет в своих чувствах Голубой Карлик. — Я люблю вас больше собственной жизни, больше всего, что мне дорого, что я только могу представить и вообразить… больше матери…

— Что говорит этот человек! — с тоской воскликнул Красный Гигант.

Его приятель как бы огрызнулся:

— Я и сам не понимаю, что говорю, откуда это все… Я не знаю! Но я люблю, и это правда!

— И ты хочешь быть со мной? — лукаво прищурилась девица.

Антон Петрович готов был рухнуть перед ней на колени, сейчас, при всех, на глазах у сотен, у тысяч свидетелей. Нежная, горячая слабость плескалась в нем.

— Еще бы… я могу надеяться?.. быть с тобой… когда? смею ли я в самом деле надеяться?..

И как Голубой Карлик уже почти не сознавал, что с ним и что такое он говорит, так и Красный Гигант, глядя на его муки и необычайные, едва ли не завидные подвиги любви, если что и сознавал, так прежде всего то, что почва уходит из-под его ног. Надо же было этому человеку пройти долгий путь дивных приключений и невероятных страданий, из подающего надежды политика превратиться в без пяти минут знаменитость арены, чтобы в конце концов заплясать на цыпочках перед сомнительной особой, к тому же повинной во многих его несчастьях! Леонид Егорович не понимал этого, сомнения раздирали его, ему казалось, что он видит сон. Антона Петровича не иначе как опоили приворотным зельем! В его-то положении, в его годы, ему, семейному человеку, которому только и осталось думать, как бы вырваться из унизительного состояния, вдруг взбрело на ум упадать вокруг девицы, словно он безусый юнец, чья голова начинена романтическими бреднями. И Леонид Егорович, тоскуя, страшась втайне, что его друг, может быть, проведал что-то и делает именно то, что следовало бы делать и ему, но что он делать никогда и ни под каким видом не сумеет, вскричал:

— Схаменись, Антон Петрович! Эта женщина опасна, она погубит тебя!

— Все, молчи, теперь помалкивай, Леонид Егорович, — ответил влюбленный, сверкнув в сторону друга сердитым взглядом. — Молчи… не понимаешь… вот и молчи! — А затем, ласково и сладко усмехнувшись Кики Моровой, дал дополнительное разъяснение: — Он не понимает, несчастный… А я свою участь решил!

Это более всего пугало Леонида Егоровича — вдруг он действительно чего-то не понимает? упускает некий шанс? Он смотрел на происходящее чуточку плача.

— А что, если он прав и я тебя в самом деле погублю? — вполголоса спросила Кики Морова приблизившегося к ней артиста. — Или ты меня совсем не боишься?

— Я с вами ничего не боюсь… мы вместе… чего же мне бояться?

— Вместе… — Девица покачала головой. — А не надо бы. Твой друг прав, я опасна. Это очень опасно, парень, ты рискуешь. Или тебе по душе риск? Может быть, хотя… В общем, ты сам должен решить. Здесь есть комната, где мы могли бы уединиться? Мне надо отдохнуть, а ты побыл бы рядом… Если, конечно, склонен рискнуть. — Заметив, что «парень» собирается заговорить, и сообразив, что ничего, кроме патетических речений, от него теперь не услышишь, она властно зажала ему рот рукой: — Давай без лишних слов. Как насчет комнаты? Это единственное, что меня сейчас интересует.