При этом никто из авторов сборника даже не помышляет о том, чтобы вернуться в лоно России. Как говорится, мы к ним всей душой, а они к нам всей спиной. Не случайно попытка составителя организовать диалог сорвалась: похоже, что авторов «Апологии Украины» просто не интересует, что можно услышать от российских коллег. Возможно, они не читали даже Г. П. Федотова, чьи статьи составили веху в осмысливании украинского вопроса русской интеллигенцией. Сужу по тому, что единственная в сборнике цитата из Федотова взята не из первоисточника, а из какого-то украинского журнала.
Поразительно единодушие, с каким авторы сборника считают, что до 1991 года Украина была «колонией» России. Это примерно то же самое, как если бы шотландцы посчитали свою страну английской колонией. У шотландцев есть, как известно, свой норов, свое наречие, существенно отличающееся от английского литературного языка, есть, наконец, давние счеты с Англией, из-за которых многие шотландцы и посейчас косо смотрят в сторону южных соседей. Но что-то я не припомню, чтобы Шотландию принято было называть английской колонией. Напротив, рядом с англичанами шотландцы всегда ощущали себя — и воспринимались остальным миром — как соимперская нация. А Р. Саути, Р. Л. Стивенсон и другие шотландцы в стихах и прозе так же приветствовали «Юнион Джек» на мировых путях, как это делали их английские собратья.
До некоторой степени подобным же образом и украинцы были в составе Российской империи (как и позднее СССР) соимперской нацией. Это настолько очевидно, что вполне может быть принято без доказательств. Дело доходило до того, что в окружении Александра II одно время всерьез подумывали о переносе столицы империи в златоверхий Киев, поближе к Константинополю (идею подбросил фельдмаршал А. Барятинский, который был сторонником «натиска на юг»).
Говорят, что Украина чувствовала себя ущемленной в части языка. Но украинцы, которые сами себя знали за русских, вольны были говорить по-украински с кем угодно, кто только их понимал (так по крайней мере было до 60-х годов XIX века). А что при петербургском дворе и в свете принято было пользоваться русским литературным языком, так это естественно. В лондонском свете тоже не принято было пользоваться шотландским наречием, как и в Париже — говорить по-провансальски; никому, однако, не приходило в голову считать на этом основании Шотландию и Прованс колониями соответственно Англии и Франции.
Повторю, что некоторая инаковость Украины в составе России не подлежит сомнению. Факты, однако, говорят о том, что в иные времена империя не только не мешала проявлениям инаковости, но сама способствовала им.
Все великие империи, видимо, стремятся к тому, чтобы объять необъятное. Об этом размышляли римские писатели IV–V веков, приходя к запоздалому выводу, что в свое время Риму было бы лучше воздержаться от захвата некоторых территорий, ставших для него только обузой, а в конечном счете способствующих начавшемуся распаду империи.
Нечто подобное произошло и с Россией. В 1795 году третьим разделом Польши Екатерина II фактически восстановила западную границу Киевской Руси (вне ее осталась только сильно полонизированная и сверх того еще и онемеченная Галиция). Но внутренне присущий империи импульс расширения толкал ее дальше, и спустя двадцать лет к России была присоединена сама Польша (примерно в границах наполеоновского Великого герцогства Варшавского). Великодушный Александр I, объединив две страны под одной державой, дал Польше относительно либеральную конституцию; более того, рассматривал ее как прообраз будущей российской конституции. Это, впрочем, хорошо известные факты; менее известно другое: ясновельможные получили возможность «тихой», но от этого не менее значимой религиозно-культурной реконкисты на территории, ранее присоединенной к России по трем екатерининским разделам. И так продолжалось фактически до польского восстания 1863 года. Применительно к этим годам выражение «лях создал хохла, чтобы насолить москалю», не вполне лишено смысла.
Восстание, которое Александр II назвал «бесплодным» (оно, впрочем, не для всех было таковым: один из моих прадедов, разгромив повстанцев, привез домой в виде «трофея» жену-польку, народившую ему потомство), между прочим, ставило целью не только восстановление независимости Польши в границах Царства Польского, но и присоединение к ней ранее отторгнутых украинских и белорусских земель. Лишь тогда в Петербурге осознали, что «домашний старый спор» ведется не только на поле брани, и лишь тогда воспоследовали ограничения на употребление польского и украинского языков [23] Очернители империи постоянно напоминают об этих ограничениях, остававшихся в силе, в общем, около сорока лет, и «забывают» о предшествующем, гораздо более длительном, периоде терпимого или даже поощрительного отношения к польскому и украинскому языкам.
.
Читать дальше
