Дэвид Мэдсен - Откровения людоеда

— У господина зарезервирован столик? — сказала Жанна, приближаясь к столу.

— Зарезервирован! — передразнил ее Генрих оглушительно, заставив это слово звучать, словно антиобщественный недуг.

— Да, господин, именно так.

— Но заведение наполовину пустое…

— Оно наполовину полное.

— Ба!

— Значит, у господина ничего не зарезервировано.

— Конечно, нет. Моя дорогая юная леди, я только что пришел из Teatro Cherubini, где я давал сольный концерт Германского Соло перед специально приглашенной публикой из исключительно разборчивых ценителей, которые — добавлю без лишней скромности, поскольку это сущая правда — устроили мне не менее чем семь выходов на бис. Семь! Даже профессиональные артисты вроде меня — да, я из таких — не часто вызываются после целой программы, ведь это вызывает дополнительные издержки интеллектуальной, эмоциональной и физической энергии. Следовательно, моя дорогая юная леди, я выжат — обессилен! — в сознании, в душе и телом. Я голоден и томим жаждой, как и Анджело, мой спутник. Пожалуйста, позвольте нам посидеть и насладиться ужином. Я не сомневаюсь — так как мои инстинкты говорят мне, что еда будет обыкновенной — в том, что в данный момент не стоит устраивать проблем с администрацией.

— Господин может остаться на этом месте, — ответила Жанна с чувством собственного достоинства.

— Спасибо. А теперь, окажите мне любезность, принесите меню.

Жанна поклонилась и пошла к кухне.

— Кто этот человек? — спросил я, остановив ее около двери.

— Я не знаю, Маэстро. Но не сказала бы, что мне нравятся его манеры.

— Этого для меня достаточно, — сказал я. «Скромный» ужин Генриха состоял из Salade Danicheff,

Civet de Lapin a la Franzaise, Petits Soufflas Glacus aux Abricots, Sorbet au Champagne и, чтобы сопроводить кофе, Chocolate Chestnut Pavii, украшенный оригинальными листьями из горького шоколада. Он закончил несколькими стаканами amaro. Закурив тонкую турецкую сигарету с нелепым фильтром в серебристой обертке, он выдохнул дым уголком рта и широко раскинулся на спинке стула.

— Я предсказывал, что это будет обычно, — сказал он, не обращаясь ни к кому в частности. Позже я узнал, что это было его привычкой — без слушателей, или со слушателями, которые имели желание выслушать, Генрих говорил бы в любом случае. И пел.

— Где эта девушка? — пророкотал он, размахивая сигаретой в воздухе.

Жанна немедленно материализовалась.

— Да, господин?

— Я бы хотел поговорить с Maestro di cucina, если вы не против.

— Господин Крисп…

— Крисп? Крисп? Невероятно! Приведите его немедленно!

— Я здесь, — сказал я, подходя к столу.

Генрих посмотрел на меня со странной смесью удивления и удовлетворения.

— Вы — Крисп? Шеф-повар этого заведения?

— Шеф-повар и — и — владелец, да. С позволения Мастера Эгберта.

Он протянул пухлую, волосатую руку. Ногти на пальцах были длинными и аккуратно отполированными; на указательном пальце он носил огромный аметист, вставленный в зазубренное белое золото, и было еще меньшее кольцо, украшавшее его мизинец.

— Позвольте мне поздравить вас! — несдержанно закричал он.

— Спасибо.

— Я ожидал — как сказать? — терпимо сносной еды, которая на самом деле и была, но если бы я мог знать, что Maestro di cucina был англичанином, я бы ожидал гораздо худшего. В пределах видимости неминуемых ограничений ваша раса лишена каких бы то ни было талантов, который у вас есть; должен заметить, что вы создали как минимум небольшое чудо. Трудно воскресить мертвого — но — да, восстановление нескольких расслабленных, по крайней мере.

Я в итоге попытался убедить себя в том, что это был комплимент — так сказать.

— Господин слишком добр.

— Вы обучались в классических французских традициях?

— Вообще-то нет. Большая часть из того, что я создал — французское, кое-что итальянское. Находясь в Риме, вы понимаете…

Обрюзгший рот Генриха открылся; струйка со сладким запахом голубого дыма вылетела кольцами и пронеслась мимо моего лица.

— Создал! — прогрохотал он. — Вы называете себя создателем?

— Конечно.

— Тогда вы непременно должны быть художником, если можно выразиться. Тем, кто подсознательно и безошибочно осознает природу своего призвания — о! — душа шеф-повара, сердце поэта, видение художника, эмоциональная сила и изящная техника певца, такого как я — это все одно и тоже. Необходимо полностью осмыслить призвание, прежде чем сумеешь всецело предаться ему.

Я явно испытывал чувство дискомфорта, ведь это могла быть моя речь.