Валерий Петрухин - Методика обучения сольному пению

Отец вращался вдали от нас, на какой-то своей орбите. Он ни разу не пытался чем-то заинтересовать, увлечь меня: я был предоставлен в этом отношении самому себе. То, что мне трудно ударить человека, нанести ответный удар обидчику, — очевидно, недостаток воспитания со стороны отца.

Отец давал мне возможность самому выкручиваться из всевозможных ситуаций, свойственных моему возрасту. Ни он, ни я никогда ничем друг с другом не делились. Не принято было в нашем доме исповедоваться…

— Баб, а отец еще не приехал? — спросил я, сев напротив и взяв в руки свежий номер районной газеты, куда в детстве отсылал стихи, одно даже напечатали; как я пыжился тогда перед ребятами!

— Скоро заявится, — проговорила бабушка. — Теперича душа не болит: и в рот не берет, вот поговорил ты с ним…

— Долго ли он продержится?

— Долго не долго, а все ж пока не пьет, — бабушка встала и пошаркала к умывальнику, чтобы вымыть тарелку. — А ты перед отъездом еще с ним поговори. Серьезно так, ладно?

— Ладно, поговорю, — пообещал я и начал читать небольшой рассказ на последней странице: механизатор полюбил девушку, она попала случайно под поезд, он приходит к ней в больницу, а она прогоняет его, не хочет видеть: «Я теперь калека, живи лучше со здоровой», — но механизатор сам мастерит уникальную инвалидную коляску и везет девушку домой. Всходит солнце, цветут васильки в полях…

Мать закряхтела на диване, подняла голову, сонно позевывая, спросила:

— Сколько сейчас времени?

— Седьмой пошел, — ответила бабушка, взглянув на ходики.

Мать снова опустила голову на подушку.

— Мам, долго чего-то отца нет, — сказал я, отложив газету. — На улице вон что творится, не застрял бы!

— А он пешком сегодня придет, — спокойно ответила мать. — Автобус на ремонт поставил. Рейсовые-то не ходят к нам, дорогу как следует не расчистили, вот поэтому и долго…

— А… не клюкнет он сегодня? — высказал я опасение, которое нет-нет да все-таки глодало меня.

— Ну, с него все станется, — мать громко и сладко выдохнула. — Все равно сегодня не должен. Обещал же…

Я включил телевизор. Показывали хоккей. С недавних пор я почти не смотрю его, хотя раньше был страстным поклонником. Сколько раз вот в такую погоду (когда учились во вторую смену) я, не чуя под собой ног, летел домой, чтобы успеть к началу трансляции игры. «Спартак» — ЦСКА — ах, как тогда играли Зимин, Старшинов, братья Майоровы, Фирсов, Рагулин! А сейчас? Как сонные мухи ползают по льду хоккеисты. Нет, уже не то, не то… Ни техники, ни страсти, ни азарта — разве это хоккей?

Через час заявился отец. Открыв дверь из сеней, он, показав нам себя в снегу, спросил бодрым голосом:

— А веник где? Чего-то не найду.

— Там в углу, около стола, я убрала его с крыльца, вот как запуржило давеча, — пояснила бабушка.

Мать, радостная от того, что отец и сегодня сдержал свое слово, подошла ко мне, игриво взъерошила волосы:

— Скоро в Алешинск. Не хочется?

— Как сказать, мам… Дома, конечно, хорошо. Но если честно, по нашей группе соскучился. У нас группа хорошая…

— Дружите между собой?

— Дружим, — успокоил я ее.

Мать снова, теперь уже одобрительно, взлохматила меня, потом вышла в сени, накинув на плечи фуфайку. Они о чем-то глухо говорили с отцом, потом оба рассмеялись. И я со спокойной душой отправился спать.

Утром, как только я открыл глаза, меня охватило ощущение легкого простора, солнечной перенасыщенности воздуха. В окна, на которых были сдвинуты занавески, впархивали сочные, напряженно-резкие блики чудесного утра. Когда я выскочил во двор, чуть не захлебнулся от спиртового запаха мороза, глаза невольно ослепили мельчайшие искры снега. Холмы, созданные за ночь, были так музейно хрупки, что к ним хотелось подойти и потрогать. Небо несло из космоса голубую пустоту…

Я стоял на заднем крылечке, почти не одетый, босые ноги в стоптанных бабушкиных калошах, без шапки — но не мерз, наоборот, сердце с восторгом приветствовало беспечальную лавину свободно льющегося света, пронизывающего до самой последней клеточки.

Три дня солнце вдохновляло всех без исключения. И уезжал я из дома обновленный, будто с новой кожей, с бесхитростным взглядом на жизнь. Казалось, я все понял, все предугадал, все вычислил в своем будущем. Отец отвез меня на вокзал поздним вечером. Еще работал ресторан, отец многозначительно закряхтел, когда мы проходили мимо, но я сделал вид, что ничего не понял. «Может, по рюмке коньяка?» — все-таки не выдержал он, ловя мой взгляд. «Пап, опять на скандал хочешь нарваться?» — укорил я его. «Так ведь одну рюмку…» — «Да нет, давай не будем, мы же пообещали матери и бабушке…» На том и распрощались.