Жан Жубер - Незадолго до наступления ночи

— Но есть еще кое-что и посерьезнее… — продолжала она, — дело в том, что мы с моей сменщицей заметили, что за последнее время вы в своей работе не очень-то продвинулись вперед. Вы как остановились на десятой папке, так над ней и сидите. Не забывайте о том, что вам предоставили в пользование этот кабинет в качестве своеобразной награды за прошлые заслуги… В том случае, если вы прекратите ваши исследования, мы будем обязаны сообщить об этом господину директору или господину заместителю директора, потому что именно он дал вам разрешение на допуск в фонд библиотеки. Вполне вероятно, он попросит вас освободить кабинет. Я уже давно хотела предупредить вас об этом, но все почему-то откладывала…

Александр слушал Веру молча. Он был ошеломлен этим известием, подавлен, убит. При мысли о том, что его могут изгнать из библиотеки, его охватила настоящая паника. Ведь тогда… тогда он должен будет упасть с этих «горних вершин» в шумный, крикливый, кривляющийся мир, от которого ему на несколько недель удалось «избавиться», ибо он нашел убежище здесь, в библиотеке. Такое «падение» будет для него ужасно, гибельно! Это будет… настоящая катастрофа, вот что это будет! Что делать дальше? Возвратиться домой? Об этом не могло быть и речи! Что ему там делать? А если остаться в отеле, то чем заполнять дни? Неужто сидеть в номере и смотреть в стену или в потолок? И иметь в качестве «товарищей по несчастью» или в качестве «собеседников» только однорукого портье и набитых соломой птиц, томящихся в заточении в стеклянных витринах? Тогда ему, вероятно, придется задернуть наглухо занавески на окнах, лечь в постель, свернуться там в клубок, натянуть одеяло по самые глаза и лежать так, не шевелясь…

Вера продолжала в упор смотреть на Александра.

— Ну так что? — спросила она строго.

— Вы были правы, когда заговорили со мной об этих проблемах. У меня выдалась тяжелая неделя, я немного прихворнул, но сейчас я чувствую себя намного лучше… да, намного лучше… И я буду вам весьма признателен, если вы принесете мне одиннадцатую папку.

Александр вспомнил, с каким любопытством и с каким нетерпением он приступал к работе над наследием Брюде, каким рвением он горел. Как же он теперь был далек от этих чувств. Его рвение постепенно иссякло, любопытство и нетерпение угасли. Теперь он открывал папку с опаской и даже с отвращением, словно боялся, как бы оттуда не выползло или не вылетело какое-нибудь ужасно ядовитое насекомое и не укусило бы его, ведь укус этой твари мог бы оказаться смертельным! Элен была права, когда высказывала ему свои опасения насчет Брюде и однажды доверительно сообщила ему, что твердо убеждена в том, что такие создания или, по ее выражению, «существа» очень опасны. «Это — сеятели смерти», — говорила она не раз. Да, именно так оно и есть! Брюде умер, ушел из этого мира, исчез, но его писанина сохранила свои ужасные вредоносные и даже смертоносные свойства, и не умышленно ли он избрал Александра в качестве лица, которому по истечении определенного срока он доверил доступ к его «творениям»? Не было ли здесь какого-то далекоидущего плана? Ведь двадцать лет спустя, попав в руки человека уже пожилого и, соответственно, гораздо более уязвимого, эти творения смогут довершить или осуществить то, что самому Брюде не удалось осуществить или довести до логического конца при жизни: поколебать, расшатать существование и образ жизни человека, чья уравновешенность этому «архангелу-губителю» была ненавистна. Таковы были мрачные мысли, преследовавшие иногда Александра, в особенности по ночам, когда он страдал от бессонницы, а заснуть он не мог часто. Он пытался взять себя в руки, он даже упрекал себя в том, что мысли его превращаются в навязчивые идеи, что он незаметно, медленно, но верно приближается к безумию. Нет, нет! Это никуда не годится! Что это на него нашло? Ведь он вовсе не относится к числу тех нудных стариков, что видят все в черном цвете, которые вечно талдычат про то, что их кто-то преследует и хочет погубить… разумеется, все преследователи у таких стариков — чистый вымысел. Но ведь Александр не таков, нет! И однако же он ощущал, что сама атмосфера вокруг него сгущалась, словно где-то притаилась тревога… Покой, который так привлекал его сначала в библиотеке, покой, словно разлитый в тишине ее залов и фондов, теперь уже не казался ему абсолютным, как будто бы в этом покое появилась какая-то червоточина… Разумеется, Александр понимал, что, выражаясь фигурально, не существует рая без змея-искусителя, но нельзя поддаваться искушению, надо ему сопротивляться! А другие книги, коих здесь великое множество, книги, «настроенные» по отношению к нему дружелюбно, даже по-братски, наверняка защитят его от тлетворного влияния Брюде.