Жан Жубер - Незадолго до наступления ночи

— Искренне вам признателен.

— Однако именно это обстоятельство и является временным препятствием, вернее, небольшим неудобством для вас… Вы должны будете обратиться к дирекции библиотеки с официальным запросом разрешить вам работать в хранилище… Таков порядок, понимаете… Но, если вы пожелаете, чтобы сделать вам приятное, мы можем уже сейчас доставить вам первую папку из наследия Брюде в общий читальный зал.

— Превосходно, — обрадовался Александр. — Я буду вам очень, очень признателен. Я также хотел бы засвидетельствовать свое почтение господину директору…

Едва он произнес эти слова, как ему показалось, что выражение лица его собеседника мгновенно изменилось, словно на него наползла тень.

— Сейчас это невозможно. Господин директор будет отсутствовать в течение нескольких дней… да… нескольких дней. Но он скоро вернется и скоро снова будет с нами. — Произнося эту тираду, человечек как-то странно отводил глаза в сторону. Он порылся в одном из ящичков письменного стола, вытащил оттуда какой-то бланк и протянул его Александру. — Вот бланк для запроса на получение права доступа в хранилище и работы в отдельном кабинете. Будьте добры, распишитесь вот здесь.

Александр поставил свою подпись, после чего мужчины разом поднялись с кресел и направились к двери. Кстати, с внутренней стороны дверь была не черная, а белая, как выбеленные стены и как убеленная сединами голова заместителя директора. Дверь как дверь, ничего необычного.

На пороге они пожали друг другу руки. Когда Александр повернулся и пошел по коридору, за его спиной вновь прозвучали слова:

— Господин Брош, вы забыли зонт.

Александр шел по коридору в обратном направлении: дверь синяя, дверь зеленая, дверь красная, а за ней фиолетовая, желтая и в самом конце — белая, большего размера, чем все остальные. Вероятно, это дверь более просторного кабинета… можно предположить, что… да, должно быть, так и есть! За этой дверью находится кабинет отсутствующего сейчас директора библиотеки.

Выйдя на безлюдную лестницу, где звуки его одиноких шагов рождали гулкое эхо, Александр ощутил глухую боль в ногах и в груди, но не с левой, а с правой стороны, то есть болело не сердце — это давал о себе знать застарелый ревматизм, проснувшийся под воздействием сырости. Осторожно спускаясь по лестнице и повесив зонтик на локоть, Александр провел «инвентаризацию» своих болячек: итак, боль в ногах и в правой стороне груди, повышенная чувствительность одного зуба, неприятный зуд где-то около уха, прерывистое и затрудненное дыхание, а также ощущение, предвещающее желудочные колики. Нет, пока что ничего страшного, никакой непереносимой боли; в общем-то всего лишь поскрипывания, постанывания, вздохи и хрипы старого износившегося мотора. «Моя матушка в преклонном возрасте часто говорила: „У меня болит все!“, и эти слова заставляли меня улыбаться, а она добавляла: „Старость — это не смешно! Вот увидишь“. И вот я уже вижу… А матушка моя уже давно избавилась от боли…»

Александру показалось, что в холле стало темнее, чем было прежде: то ли свет притушили, то ли погода ухудшилась. Да, действительно, через стеклянные двери было видно, что небо стало еще более низким и мрачным, и это сулило вскоре сильные ливни. На столе служащей, с которой беседовал Александр, горела настольная лампа, напоминавшая фосфоресцирующий гриб. Служащая была занята важным делом — болтала с каким-то стариком в сером халате — и не обращала на Александра никакого внимания. На ходу он услышал обрывок разговора: «Я тебе не раз говорила, что он какой-то чудной… Он всегда был со странностями».

Александр направился ко входу в общий читальный зал, где был установлен турникет для того, чтобы сдерживать напор потока посетителей в часы, когда их бывало особенно много. В эту минуту через турникет как раз проходила молодая женщина, которую Александр видел только со спины: узкое, облегающее бледно-зеленое платье, довольно короткое, высоко открывавшее красивые стройные ноги с прекрасно обрисованными мускулами, напряженными из-за того, что незнакомка, явно женщина элегантная и следившая за модой, была обута в изящные лодочки на высоких каблуках; по плечам рассыпались пышные волосы, рыжие, блестящие. Когда незнакомка миновала турникет, она ускорила шаг, отчего волосы у нее на плечах заколыхались, словно по ним пробежали волны. Интересно, какое у нее лицо? Нет, лица Александр не увидит, потому что женщина удаляется, не оглядываясь назад. «Рыжая красавица», — подумал он, и тотчас же у него в мозгу родилась ассоциация с известной поэмой Аполлинера, сами собой из глубин памяти выплывали строки, где есть все: и золото кудрей, блещущее словно молния, и языки пламени, вспыхивающие на лепестках увядающих чайных роз, и сожаления об ушедшей юности, миновавшей, как минует весна…