Леонид Сергеев - Летние сумерки

— А я розы «Глория» с комнатным папоротником, — Галя кивнула на цветник.

— Я назову букет «Нежность», — мечтательно произнесла Ирина.

— А я «Любовь» или «Ожидание».

В последующие дни под руководством Антонины Ивановны работницы оранжереи усердно составляли десять букетов под общим названием «Нет войне!».

— Это должны быть яркие, сочные букеты, с большой художественной выразительностью, — говорила начальница. — В них должны быть видны и наше мастерство как цветоводов, и наши таланты как составительниц.

С выставочными букетами Антонина Ивановна явно перемудрила, это заметили все, даже плотник. Он подмигнул Ирине:

— Это разве ж «Нет войне!». Это же Первомай. Я-то был на фронте. Там после боя все спаленным было. Вот и надобно выставлять сломанные, раздавленные цветы да обожженные ветки. Это было бы да!.. Ты это, может, у вас там какие лишние цветы окажутся, так ты дай мне парочку.

Кроме оранжереи в выставке участвовали два совхозных питомника, Мосцветторг, курсы цветоводов при клубах и несколько любителей; было представлено множество комнатных и срезных цветов и различных изысканных растений. Все букеты имели многообещающие названия: «Вдохновенье», «Сказание гор», «Верность».

Как и говорила Антонина Ивановна, комиссия из управления благоустройства и озеленения с безропотной покорностью (под давлением Исполкома) присудила первое место показной оранжерейной композиции, а второе и премию неожиданно дали Ирине. Все работницы бросились поздравлять победительницу, только мастер Ангелина Федоровна не подошла. С того дня она вообще стала избегать Ирину — была уверена, что теперь «образованную хромоножку» непременно переведут в мастера. Временами Ангелине Федоровне казалось, что Ирина явно подсиживает ее, на нервной почве у мастера появилась аллергия — она говорила «от цветов», но все знали истинную причину.

В конце концов опасения Ангелины Федоровны дошли до начальницы, и та, «ради справедливости», действительно предложила Ирине и мастеру поменяться местами, но Ирина отказалась. Аллергия у Ангелины Федоровны сразу прошла, и она стала относиться к недавней конкурентке с повышенной любезностью.

Когда Ирине исполнилось двадцать пять лет, их дом поставили на капитальный ремонт, и ей, как инвалиду, дали комнату. Дом был старый, фасадом выходил на проезжую часть улицы, квартира коммунальная, захламленная, с облупившейся, облезлой штукатуркой и на первом этаже — в окна заглядывали прохожие — зато теперь Ирина имела собственное жилье.

В соседней комнате проживала семья техника связи: грузный мужчина с выбритыми до синевы щеками и туповато спокойным взглядом, его жена Дора, которая каждый вечер с дурацкой серьезностью поучала мужа, как жить, и их сын, учащийся ПТУ, прыщавый парень с сонным видом. Дора подрабатывала мойщицей окон, но не у всех подряд, а только у «богатых», и других мойщиц к «своим объектам» не подпускала, и постоянно поносила «всяких посягательниц на чужое». Особенно доставалось соседке по лестничной клетке — пожилой женщине, у которой умерла дочь и которая воспитывала внука и еще поддерживала слабовольного зятя, «очень сердечного человека», — как она говорила. Женщина мыла то, от чего отказывалась Дора, и за работу брала дешевле.

Муж Доры постоянно находился в подавленном состоянии, от ворчаний жены раздраженно отмахивался и при каждом удобном случае уходил из дома «к приятелю». Ирина сразу заметила, что между супругами существует какая-то преграда, только какая именно, долго не могла понять, пока однажды Дора не призналась, что ее сын от другого мужчины, которого она любила и с которым не была расписана. «Тоже мне трагедия! — подумала Ирина. — Все их беды в сравнении с настоящими страданиями просто нытье. Они злятся, ругаются, снова приходят к согласию, снова любят, но это и есть жизнь. А у меня-то ничего нет».

Жильцы встретили Ирину приветливо, а узнав, что новая квартирантка работает в оранжерее, Дора оживилась и предложила свои услуги как мойщицы окон, на что Антонина Ивановна тут же согласилась, но к этому времени Ирина уже познакомилась и со второй мойщицей и, ради справедливости, уговорила начальницу брать мойщиц попеременно. Дора стала было ворчать, но Ирина спокойно напомнила соседке про любовь к ближнему и прочие христианские заповеди. Неожиданно слова больной девушки тронули черствое сердце Доры, она впервые задумалась о нелегкой жизни «посягательницы». Под конец разговора с Ириной Дора даже всплакнула и решила в дальнейшем «все делать по-другому». В тот же вечер она сказал мужу: