Леонид Сергеев - Заколдованная

— У нас все никуда не годится, — пробормотал Котел. — Ни дома, ни машины, ни одежда. Если что и красивое, то заграничное. А об искусстве я и не говорю — скукота.

— Перегибаешь! — вскипел Кука. — Окошмариваешь действительность. Надо восстановить справедливость. Москва, к примеру, одна из самых зеленых столиц. А Ленинград вообще сказка! Какие фонтаны в Петродворце!.. Всюду в мире экономят воду, а мы льем сколько хотим… И искусство у нас прекрасное: балет, единственный в мире детский оперный театр, лучший кукольный… А танцевальные ансамбли? Лопни мой живот, неслабые! У твоих американцев главное — карьера и деньги, а у нас — сделать что-то полезное для общества. А наше гостеприимство?! Зайди в любой дом, выложат последнее. В большинстве случаев. И в этом суть.

— Ты, Котел, не умеешь видеть хорошее, — я усмехнулся, давая понять, что расправляюсь с подобными злопыхателями, как крупная рыба с мальками.

Спокойным тоном я погасил задиристость моих, теперь уже бывших — это стало совершенно очевидно, приятелей. Кстати, вы заметили, чем критичней ситуация, тем большую выдержку я демонстрирую? Но во мне уже гнездилось решение: «как только доплывем до железнодорожной станции, распрощаться с этими истуканами». Надеюсь, вы полностью на моей стороне и давно относитесь к моим дружкам с величайшим презрением.

После завтрака мы разбили палатку и легли переждать зной, а поскольку в сарае не выспались, тут же уснули. Нас разбудили голоса:

— Браконьеры! Двое мужчин и одна женщина! (на палатке лежали наши с Котлом рубашки и Кукина кофта).

Перед палаткой стояли двое в кителях и брюках, широченных, как пароходные трубы; один — парень с острым лицом, второй — пожилой мужчина с огромными руками — казалось, на них смотришь через увеличительное стекло; взгляд у мужчины был колючий, как два гвоздя.

— Мы рыбнадзор. Следуйте за нами, — строго сказал мужчина.

Я принял это за шутку. Котел, когда нужно все объяснить, вдруг прикусил язык, у него от страха затряслись колени. Кука попытался заикнуться:

— Не понял?

Но парень безжалостно отчеканил:

— Пройдемте!

За поворотом дороги открылся поселок: дома прочные, как крепости, заборы высоченные, на воротах тяжелые замки и надписи: «Осторожно, злая собака!», «Не подходите, опасно! Собака!».

— От кого такая охрана? — плаксиво зашептал Котел.

— Не жужжи! — процедил Кука; он уже резко осаждал Котла. — Не нагоняй тучи на безоблачное небо!

Первыми нас заметили гуляющие на окраине поселка. Когда мы подошли, они на минуту замерли, потом рванули во весь дух к сидящим у домов. Услышав новость, те начали передавать ее друг другу на ухо — казалось, они играют в «испорченный телефон». Когда известие дошло до последнего, какого-то рыжего сорванца, он понесся сломя голову к работающим в огородах и там поднял страшный переполох.

Слухи о нас разрастались: вначале говорили «браконьеры», потом — «шпионы», будто нас забросили спалить все деревни в радиусе ста километров. У поссовета, куда нас привели, уже утверждали, что мы опасные преступники, и за нами давно охотится всесоюзный розыск!

Председателю поссовета, полному и лысому, с мутными глазами, парень доложил:

— Вот, с плота. Вокруг плавала мертвая рыба.

— Похоже глушили, — добавил мужик, пробуравив нас взглядом.

Председатель устало взглянул на нас и кивнул рыбнадзору, как бы благодаря и отпуская бдительную стражу, потом расспросил нас, откуда мы и кто, какова цель нашего путешествия, и сказал:

— Вы знаете, что здесь заповедная зона? Где ваше разрешение находиться в зоне?! Нет?! Так, давайте, убирайтесь подобру-поздорову, а то наложим штраф, — он схватил лежащее на столе яблоко и, вроде, хотел запустить в нас.

Эта фруктовая угроза заставила нас спешно ретироваться.

— Дерьмовая ситуация, корявый мужик, — сплюнул Кука, когда мы очутились на улице.

— В этом поселке все с прибамбасами, — пробормотал Котел. — Даже не извинился, что портит людям отдых.

Около крайнего дома из калитки вышел бородатый дед. Кука набычился и стал было хлестко ругать тех, кто таскал нас в поссовет, раза два выругался чересчур крепко. Дед зашикал на него:

— Разве ж можно сквернословить возле сада? Дерево ж ласку любит. На доброту и отвечает добротой. К примеру, болит голова, поброжу по саду, сразу пройдет. Некоторые как? Допустим, яблоня закапризничает, не плодоносит, сразу показывают ей топор. А я укутаю деревце потеплее, разрыхлю землю — она и пристыдится… Дерево ведь душу имеет: дуб стонет, когда его рубят, береза плачет… А вас что, рыбнадзор прихватил?