Юрий Хазанов - Знак Вирго

Как вышло, что Юра (говорю уже не о Грамматикати) вторично смотрел эту картину, он и сам толком не мог объяснить. Вообще-то он не любил ходить по второму разу, не любил смотреть фильмы в компании — только один. Привык с детских еще лет, когда хаживал в «Унион» и в «Великий немой» на разные заграничные комедии (их тогда часто показывали) — с Патом и Паташоном, с Гарольдом Ллойдом, с Мэри Пикфорд, с Бастером Китоном…

Но так уж получилось, что сегодня на большой перемене, когда Нина Копылова спросила, смотрел ли он «Дети капитана Гранта», они в «Центральном» идут, Юра ответил «нет» и покраснел. Не потому, что соврал, а потому что проклятая особенность: чуть что — краснеть. Как какая-нибудь Лиза Калитина из «Дворянского гнезда»; или голубоглазый воришка Альхен у Ильфа и Петрова.

Не только, если говорил с Ниной — краснел; с Ирой Каменец — тоже. Хотя знаком с обеими не первый день, вместе в драмкружке трубят. И потом, все-таки, он на целый класс старше: они еще только в девятом.

По правде говоря, глядя в зеркало — а делал он это нередко, Юра не ощущал себя старше кого бы то ни было: из зеркала смотрело на него совершенно детское лицо с припухлыми губами (бывший друг Факел не случайно дразнил «губаном»), с модным тогда «зачесом», который ни за что не получался, как у больших; а уж о росте говорить нечего: чуть не меньше всех. Но зато зеленоватые глаза — в них определенно что-то есть. А когда пристально смотрит, особенно если ладонью щеки и рот прикроет, то прямо не по себе людям делается — такой взгляд. Ему одна девчонка еще в восьмом классе говорила. Да он и сам знал, и, в общем, ему нравилась его внешность. Но вот однажды увидел себя в профиль — в боковинках трельяжа — и удивился. Чужое лицо! Оказывается, нос у него с небольшой горбинкой, глаз как-то странно растянут, лоб чересчур высокий — одним словом, не он! Хотя тоже на «вполне удовлетворительно» тянет… Если не больше.

Чтобы постоянно не краснеть, Юра пытался даже гипнотизировать себя. Смотрит пристально и неподвижно на свое отражение в зеркале и мысленно твердит: «Не красней, не красней, болван, дубина, не красней!..» И не краснел — если врал что-нибудь дома или на уроке не знал, что ответить; или если с Розой Альперович — маленькая такая, въедливая, всегда на первой парте сидит — начинал очередную свару. Но стоило на переменке хоть издали увидеть Нинку Копылову или Иру, или просто поздороваться с ними утром, как тут же все лицо заливалось краской, и приходилось делать вид, что нос у него зачесался или губы надо вытереть — чтобы как-то заслонить рукою лицо.

А все оттого, что где-то, в самом дальнем уголке мозга, таилась мысль, которой он и сам не хотел давать особого хода, мысль, в сущности, очень простая и незатейливая: что обе эти девчонки поинтересней многих других и что он был бы непрочь… нет, не влюбиться, еще чего!.. а, как бы это сказать… обратить на них свое внимание… Вернее, чтобы они обратили на него… Вот от этого тайного желания — не слишком сильного, потому что появлялось оно не каждый день, даже не каждую перемену — он и смущался всякий раз, как будто кто-то из них мог разгадать его мысли. (А может, и мог?..)

(Понимаю, все, о чем говорю, кажется сейчас анахронизмом, выражаясь по-нынешнему — «мутью», рождает мысль, что Юра был патологически инфантилен. Нет же! Тогда гораздо ближе к норме была стеснительность, поздняя осведомленность в вопросах пола, и куда менее нормальным считалось рано заниматься сексом, то есть, по-нынешнему говоря, «двигать мебель». Даже взять под руку, я уж молчу о том, чтобы обнять, поцеловать — было целым событием. К нему готовились, о нем сообщали под страшным секретом только самым близким друзьям.

В параллельном классе училась у них одна отчаянная «передовая» пара — Костя и Оля, которые, по слухам, уже делали «это самое»; и была еще Маня Соловьева, та, кажется, жила даже со взрослыми мужчинами. Но об этом рассказывали почти шепотом и, если не осуждали, то, во всяком случае, считали какой-то странностью, чуть ли не болезнью… (Не будучи ярым поклонником целомудрия, скажу, что нравы, выражающиеся формулой: «Пошли перепихнемся!», никогда не вызывали у меня в трезвом состоянии особой симпатии. Хотя грешен… Ох, грешен.)

Ира Каменец была новой ученицей. Когда Юра увидел ее в начале года — темноволосую, с задорным лицом, с легкой косинкой в глазах, она ему сразу понравилась. Потом он узнал, что живет она тоже на Малой Бронной, через дом от него. Это навело на смелую мысль, что они могут вместе возвращаться из школы и уж тогда… Дальше Юра еще не придумал.